«Ночку с нею повозился – сам наутро бабой стал»
Нужно очень любить кино, чтобы впечатлиться «Понизовой вольницей». Это не «Броненосец «Потемкин»» и не «Человек с киноаппаратом» – никаких изысков, никакого сложного монтажа. Просто несколько примитивных сцен: куда-то плывут ладьи с казаками Стеньки Разина, персидская княжна зачем-то танцует на ковре, потом какие-то люди стоят на валуне и машут руками, на экране возникает текст письма к какому-то принцу Гасану, и все опят машут руками, а потом княжна оказывается за бортом. Если не помнить песню Садовникова «Из-за острова на стрежень», то происходящее покажется набором странной невнятицы. Помахали, поплясали, кого-то кинули в воду. Зачем? Почему?
Можно отмахнуться и сказать: они там в 1908 году и кино-то настоящего не видели. Куда им? Чего от них вообще ждать? Но стоит сравнить «Понизовую вольницу» с французским «Убийством герцога Гиза», вышедшем на экраны в том же году, и вся простота русской картины бросится в глаза ещё сильнее. У французов мизансцены, декорации, костюмы, точная хореография движений: только герцог повернулся, как его будущие убийцы спешат отступить на шаг. Так в балете жест одного актёра порождает мгновенную ответную реакцию остальных. У нас же подгулявшие дачники решили покататься на лодочках. Того и гляди приедет полиция: гражданин, это вы швырнули потерпевшую за борт?
И всё же «Понизовая вольница» – это реликвия, первый законченный русский игровой фильм. Только он вышел на экраны, и сразу стало понятно, что в России появилось своё кино. И сюжет знакомый каждому тогдашнему зрителю, и виды на экране узнаваемые, и чувства знакомые тоже. Широта реки, широта души, широта жеста. Да и преступление в фильме какое-то глуповато хмельное, какое-то совсем типичное, это не просчитанное устранение политического конкурента как в «Убийстве герцога Гиза», нет. Тут собутыльники приревновали и оговорили сожительницу товарища. Кончилось всё грустно, неловко и бестолково. И в этой неловкой бестолковости много узнаваемого, и в загуле на Волге предчувствуется череда популярных, именно «народных» фильмов. Не Хуциев с Тарковским, а что-нибудь из Никиты Михалкова или фильма «Горько». Или, на худой конец, из бесконечных эфирных телешоу, где под ироничные ухмылки ведущего все как раз и разбираются, кто с кем выпивал, кто кого и к кому ревновал и кто кого в итоге ударил.
Почему первый русский фильм вышел именно таким? Стоит ли за этим Владимир Ромашков, волею судьбы ставший его режиссером, но толком никогда не вспоминавший о своей роли первопроходца в истории кино? В своей краткой автобиографии Ромашков не упоминает о «Понизовой вольнице», зато перечисляет роли в провинциальных театрах: купцы, бурмистры, персонажи второго плана. Верхом его актерской карьеры кажется роль Осипа из «Ревизора» в Народном доме на Кронверкском проспекте (впрочем, в середине 1920-х Ромашов вернется в кино, тоже в качестве актёра, среди его ролей – дед в «Девушке с далекой реки» Евгения Червякова, одного из главных представителей ленинградского киноавангарда). Может быть, в картине отразилось своеобразие её сценариста, чиновника железнодорожного ведомства и неудачливого драматурга Василия Гончарова? Именно он написал пьесу на сюжет песни Садовникова. В отличие от Ромашкова Гончаров остался в кино и на рубеже нулевых и десятых активно выступал как режиссер. Среди его последующих работ можно найти пару экранизаций популярных в народе песен. Однако в фильмах Гончарова нет той своеобразной суетливости, которая отличает «Понизовую вольницу». Зато эта суетливость вполне подходит личности продюсера этой картины, предпринимателя Александра Дранкова, человека, без которого история российского кино выглядела бы иначе.
Единственный обладатель цилиндра в Феодосии
Абрам Иосифович Дранков родился в 1886 году где-то на юге Российской империи в большой еврейской семье. О раннем периоде его жизни с определённостью ничего сказать нельзя, известно только, что Дранков провёл юность в Феодосии, крестился, из Абрама став Александром, и брал уроки фотографии у своего зятя Григория Лемберга (тот был мужем сестры Дранкова Анны). Почти всё, что нам известно об этом периоде жизни Дранкова, мы знаем от сына Григория Александра Лемберга, впоследствии ставшего известным советским оператором. Александр Лемберг вспоминал, что Дранков самостоятельно изучил французский и английский, освоил танцы, выучился играть на музыкальных инструментах и единственный во всей Феодосии носил цилиндр. Едва ли все эти истории заслуживают доверия, важнее, что сквозь них легко представить предприимчивого человека, мечтательного прожектера, которому тесно и скучно в небольшом южном городе. Жара, волны плещутся на солнце, по набережной прогуливаются чеховские дамы с собачками. Днём Феодосия вымирает. Вечером, когда зной спадёт, можно продемонстрировать свои танцевальные возможности перед какими-нибудь местными гимназистками. Но молодому Дранкову хочется чего-то большего. Увидеть мир, показать этому миру свои таланты, пожить в столицах. Новый, еще такой молодой век манит открывающимися возможностями. И услышав его призыв, Александр Дранков берет своего младшего брата Льва и перебирается в Санкт-Петербург, где открывает небольшое фотоателье.
За Петербургом – остальной мир, такой большой и такой маленький. В районе 1905 года Дранков едет в Лондон, откуда привозит электрическое освещение для съемок, а также зеркальные камеры. Новая техника позволяет братьям не только успешно конкурировать с фотографами, продолжавшими снимать при естественном освещении, но также заняться репортажной фотографией. Александр Дранков становится петербургским фотокорреспондентом Times и Illustration, думским фотографом и «Поставщиком Двора Его Императорского Величества». Кто-то из современников заметил, что нет таких пожара, скачки или встречи монархов, на которых бы не присутствовал Дранков. Предприимчивый владелец фотоателье превратился в успешного фотожурналиста. Следующий шаг казался вполне логичным – кинохроника. Движущееся изображение не вызывает у нас удивления, но в мире, где газетная или журнальная фотография возникли совсем недавно, возможность своими глазами увидеть какую-нибудь сенсацию ценилась неимоверно высоко. Хроника привлекала зрителей.
Около 1907 года Дранков отправляется в Париж, откуда привозит кинокамеру. Начинается новый этап в его карьере. Всё это выглядит логично только в тексте: вот мальчик с юга мечтает жить в столице, вот он овладевает новым искусством, делает удачное вложение в технику, кажется, что сама логика истории ведёт его к созданию первого русского фильма, но давайте приостановим наше последовательное описание событий и сделаем шаг в сторону. То, что покажется нам естественным ходом истории, при близком рассмотрении больше похоже на ворох случайностей, на метания из стороны в сторону. Дранков мог бы оставаться фотографом с ателье на Невском, вкладываться в покупку новой техники, жить солидно и респектабельно, но ему хочется чего-то большего. Нуждается ли он в деньгах в этот момент? Скорее нет, чем да. Жаждал ли он славы? Дранков безусловно честолюбив, ему нравилось заниматься саморекламой. Кто-то из современников отмечал, что стоило Дранкову снять новую хронику, как он тут же начинал заявлять про операторов «из Лондона, Парижа, Буэнос-Айреса и Вашингтона, о каких-нибудь несуществующих машинах для съемки лунных пейзажей или о новом грандиознейшем деле с основным капиталом в пять миллиардов». Хорошо знавший Дранкова киноорганизатор Борис Вольф называл его страшным хвастуном. Что же, это какое-то смешное честолюбие, какое-то детское хвастовство. Едва ли так создашь себе репутацию (а репутация Дранкова была довольно ужасной). Нет. Кажется, что гораздо больше Дранкову нравилось быть в центре событий, чувствовать, что вокруг что-то постоянно происходило. Сейчас, в 20-е годы XXI века, такие типажи встречаются редко и кажутся скорее аномалиями, но в иные исторические периоды они возникают вновь. Люди авантюрного склада, которые чувствуют, как история шагает с ними в ногу. Полные жизни, постоянно что-то придумывающие, создающие шумиху на пустом месте. И вот эта жажда нового, жажда шумихи заставляла Дранкова кидаться в очередную авантюру, пока он не остановился на кино.
Ругань и споры среди искусственных кустов
Итак, Дранков покупает кинокамеру и начинает снимать хронику… Узнав, что компания «Патэ» решила экранизировать «Бориса Годунова» в постановке МХТ, он решает действовать на опережение и принимается за съемки картины, которая должна стать первым русским игровым фильмом. «Борис Годунов»? Почему бы и нет! В петербургском увеселительном саду «Эден», что на Звенигородской, расположен одноименный театр, актеры которого как раз разыгрывают «Бориса Годунова». С балетом и декламациями. Почему бы не снять их? Впрочем, выходит не слишком удачно. Актер Николай Орлов (впоследствии он неоднократно будет участвовать в киносъемках, на его счету роли у Михаила Ромма, Александра Птушко и Татьяны Лукашевич), сыгравший в фильме Шуйского, в своих воспоминаниях описывал, как актер, исполнявший роль Годунова, отказался сниматься, узнав, что пьесу будут сокращать и переделывать, а исполнитель роли Отрепьева не мог поверить, что все действие ему придётся молчать, а ведь у него есть такие выигрышные монологи. Проблемы возникли и с местом съемок. Снимать предполагалось в саду «Эден», где как раз располагался фонтан, но рядом не было подходящих кустов, из которых могла бы появиться Марина Мнишек. «После бесконечных споров Дранков решил купить на сруб деревья, привезти и устроить искусственные кусты». Да и сам Дранков труппе не понравился: «Маленький, толстый, толстогубый, с ярко рыжими волосами, всегда потный, спешащий, жестикулирующий, он произвел неблагоприятное впечатление на артистов уже тем, что с каждым торговался, как на рынке». Атмосферу первых съемок вполне передает такой фрагмент:
«На другой день рано утром привезли в сад много больших срубленных деревьев, потом их долго укрепляли вокруг фонтана. Получился довольно живописный пейзаж, но он был испорчен тем, что сквозь деревья совершенно ясно и отчетливо были видны различные строения, далекие по стилю от XVI века. Дранкова это, впрочем, мало беспокоило, его больше беспокоили артисты. Дело в том, что артистам всё это мало нравилось. Мартини (игравший Лжедмитрия), увидев всю обстановку, готовую для съемки, решительно отказался сниматься: он даже стал снимать костюм и разгримировываться. Снова его уговаривала Лоранская (она исполняла роль Мнишек), даже плакала и уговаривала. Много раз начинали репетировать, но дело не двигалось. Репетиция переходила в споры, пререкания. Все явились с утра, были голодные, раздражены. Актеры, одетые в роскошные боярские костюмы из парчи с меховыми воротниками, в огромных меховых шапках, умирали от жары и проклинали Дранкова за нелепую затею. Когда, наконец, все устали спорить и согласились «подгонять» сцены под киноаппарат, то оказалось, что нужно переставлять деревья: с 9 часов, когда были укреплены кусты около фонтана, солнце передвинулось, и кусты стали давать ненужные тени, от этого изменились все мизансцены и нужно было менять всю сцену. Снова начались споры: что изменять? Мизансцены или декорацию? Но вот пришли рабочие и стали «переделывать пейзаж».
Наконец, появился хозяин сада Баумвальдт и решительно предложил Дранкову закончить съемку, так как с 4 часов сад и ресторан открывались для публики. Все споры сразу прекратились, и Дранкову пришлось ограничиться съемкой одной сцены у фонтана».
Поскольку Годунов в фильме не появлялся, в прокат он вышел под названием «Сцены из боярской жизни» или «Дмитрий Самозванец». Дальше последовал «Князь Серебряный», также снятый с помощью труппы театра «Эден» (для съемок Дранков приобрел декорации к опере «Царская невеста»). А в 1908 году появляется «Понизовая вольница», которой и принадлежит звание первого законченного сюжетного русского фильма. На этот раз фильм снимали на натуре. Волгу изображало озеро Разлив. Волны, солнце светит на воду, валуны (характерная деталь пейзажа Ленинградской области), настоящий лес – всё это придавало любительской постановке новое измерение. То, что спустя столетие может показаться неумелой поделкой, превращалось для первых зрителей в волшебную череду оживших картин. Течет куда-то вода, плывут люди, разбойники расположились в тени дерев и смотрят, как персидская княжна исполняет свои загадочные восточные танцы. А от финального спецэффекта замирало дыхание (внимательный зритель заметит, что живую актрису в какой-то момент заменяют на манекен, которого Разин и швыряет в воду).
Был ли Дранков действительно великим первопроходцем русского кино?
Итак, кино в России началось, а Дранков превратился в кинофабриканта. Говорили, что ему благоволит сама вдовствующая императрица Мария Федоровна, его картины смотрит сам Столыпин. Фирма Дранкова и правда наладила выпуск фильмов (хроника, киноверсии известных пьес, грубоватые фарсы). Всё это сопровождалось громкой рекламой, хотя в действительности речь идёт о довольно скромной конторе, действующей кустарными методами.
Насколько велика роль Дранкова как первопроходца? Здравый смысл подсказывает, что не возьмись он за «Вольницу», кино в нашей стране всё равно бы появилось (в этом направлении работал и Александр Ханжонков, главный рыцарь дореволюционной кинематографии, и компания «Патэ», и многие другие), однако это не отменяет заслуг Дранкова перед историей. Впрочем, в его случае, истории о заслугах часто носят несколько анекдотичный оттенок. Так Дранков заснял на пленку целую галерею русских писателей: Льва Толстого, Леонида Андреева и Максима Горького. Чем не заслуга? Увидеть Толстого на экране – разве не чудо? Но вот молва тут же сочинила анекдот, о том, что Толстого Дранков в первый раз снимал скрытно, спрятавшись с камерой в яснополянском туалете. Поверить в это сложно, но слишком уж хороша легенда, слишком соответствует она личности Александра Осиповича. Вот другая история, не менее анекдотичная, но более правдивая. Александр Ханжонков решает снять фильм по «Песни о купце Калашникове». Узнав об этом, Дранков решает опередить конкурента и выпустить картину на ту же тему, но раньше (кинематографисты той поры называли такие трюки «срывами»). Впрочем, это у него не получается. Вот как о дальнейшем вспоминает сам Ханжонков:
«Случай столкнул меня с Дранковым в Петербурге, во вновь открывшейся прокатной конторе бр. Яковлевых.
Это было неожиданно, и я, несмотря на присутствие посторонних лиц, не мог скрыть своего возмущения по поводу его поступка с «Калашниковым». Как только Дранков услышал это название, то крайне добродушно воскликнул: «Я думал, что-нибудь серьезное! А на „Калашникове“ ведь вы заработали, а я потерял... Так в чем же дело?»
Это было сказано так искренно, что все расхохотались, и я тут же признал инцидент исчерпанным».
Или вот история, которую в своих мемуарах описывает кинооператор Луи Форестье, приехавший в Россию по приглашению Ханжонкова в 1910 году и так в ней и оставшийся:
«Дранкову жаль было отказаться от раз полюбившейся ему идеи стать пионером русской кинематографии. Мозг его лихорадочно работал в этом направлении и толкал на новые аферы.
В 1911 году Дранков поехал в Париж и уговорил режиссера Денизо, оператора Мюллера и нескольких актеров и актрис приехать в Россию для участия в съемках на его «фабрике». При этом он уверял их, что в «стране бояр» они молниеносно разбогатеют, что через год, самое большее через два, они смогут вернуться в Париж чуть ли не миллионерами.
Весной, когда вся группа приехала в Петербург, Дранков устроил их на даче, а сам занялся поисками денег. Прошел месяц, другой — о съемке не было ни слуху, ни духу. Несчастные актеры поняли, наконец, что они обмануты; режиссер Денизо при первой же встрече избил Дранкова до полусмерти. Почти без гроша в кармане злосчастная группа с трудом добралась до Москвы и оттуда коллективными усилиями принявших в них участие работников искусств была отправлена обратно в Париж».
Кабриолет канареечного цвета и логотип с павлинами
Ещё стоит признать: Дранков часто стремился что-то начать, но доделывали за него другие. Он слишком суетился, чтобы действительно оказаться на переднем плане истории. Знавшие Дранкова люди отмечали, что он был слишком недисциплинирован. И что в итоге? Дранков положил начало русскому игровому кино, но изучая дореволюционный кинематограф, смотрим мы обычно фильмы его конкурентов. Привел в кино театрального художника Евгения Бауэра, ставшего одним из главных режиссеров эпохи, но раскрылся Бауэр у Ханжонкова. И так далее, список можно продолжать. Что же, Ханжонков пытался превратить кино в искусство, а для Дранкова кинематограф оставался весёлым развлечением. На его счету и ранние фарсы вроде серии комедий про дядю Пуда или какого-нибудь «Усердного денщика», и сенсация – популярный киносериал про знаменитую авантюристку Соньку Золотую ручку. Названия последующих фильмов, выходивших на дранковской киностудии, говорят сами за себя: «Клуб эфироманов», «Тайна ложи литер «А»», «Рука, которая хватает». Названия в духе бульварных романов. Но ведь и сам Дранков в этот период походил на персонажа Гастона Леру.
Дух этакого постоянного плутовства, поиски сенсационных сюжетов, кустарность – всё это сочеталось у Дранкова с любовью к преувеличениям и постоянным желанием пускать всем пыль в глаза. Не случайно на логотипе его фирмы красовались два павлина. Уже упоминавшийся Александр Лемберг так вспоминал обиход Дранкова: «Размах, который был у Дранкова, вряд ли мог сравниться с кем-либо из кинематографистов. Он держал у себя дома двух горничных, повара, лакея, негритенка и корейца как рассыльных, а также англичанку француженку, чтобы практиковаться и не забыть языки, ко всему этому экономку. Его гардероб состоял из не менее ста костюмов и не менее полусотни пар обуви, он любил домашних животных и увлекался птицами; разной породы собаки и певчие птицы были постоянными обитателями его дома: для ухаживания за ними он держал двух человек». Мальчик с юга, танцевавший в Феодосии вместе с гимназистками и носивший единственный в городе цилиндр, обосновался в столице и начал играть в большого и эксцентричного барина, в этакого персонажа авантюрных романов начала века. В памяти остался и кабриолет канареечного цвета, в котором Дранков разъезжал по Петербургу. Фирма Дранкова покушается и на Москву – столицу дореволюционной кинематографии. Разве старая столица способна устоять перед этим весёлым и предприимчивым франтом?
Впрочем, современников этот яркий образ не слишком обманывал. Историк кино Анна Ковалова в своей книге о кинематографе в дореволюционном Петербурге приводит сатирический стишок про Дранкова, в котором, помимо прочего, есть такие строчки:
В душе всегда тревога. —
Полн планов «деловых»,
Он денег нажил много,
И... много прожил их!
Всегда, везде находит
Он боевой сюжет,
Вкруг золота он ходит.
А... золота-то нет!..
Тараканьи бега в Турции и запоздалая попытка покорить Голливуд
Время авантюрных кустарей подходило к концу. Кинематограф взрослел, эпоха менялась, XX век всё больше вступал в силу. Ситуация усугубилась в годы Революции. Обладая нюхом на сенсационные сюжеты, Дранков бросился было снимать кино про старый режим, спеша поведать зрителям истории попа Гапона или революционерки Веры Фигнер (именно в этот период ему приходит на ум идея снять фильм про любовь Николая II и Матильды Кшесинской – задолго до Алексея Учителя). Но Гражданская война и проблемы с пленкой заставили его отказаться от большинства планов. Ветер истории гонит его то в Киев, то в Одессу, то в Крым, где когда-то начиналась его карьера. И дальше. В 1921 году вместе с большинством русских беженцев Дранков оказывается в Константинополе. Сведения о его пребывании в этом городе противоречивы. Кажется, он пытался организовать прокатную контору, вроде бы (колоритная деталь, которую все пересказывают с большим удовольствием) устраивал тараканьи бега, впоследствии воспетые Михаилом Булгаковым в «Беге», точно пытался организовать театр-варьете и Луна-парк. Последнее предприятие поглотило остаток его средств, не дав ничего взамен – в сентябре 1922 года Луна-парк Дранкова был полностью уничтожен пожаром.
Надежда ещё остается. В 1923 году Дранков и его жена оказываются в Нью-Йорке. Жизнь приходится начинать заново, но Дранкову нет ещё и сорока. Он пытается завоевать Голливуд, объявляет о создании новой кинокомпании, рассказывает про съемки фильма «Августейший любовник» (Николай и Матильда), не понимая, что приехал в Америку слишком поздно. Кто-то из отцов кинематографа ещё держится на плаву. Гриффит ещё снимает фильмы, Мэри Пикфорд ещё знаменита, Лилиан Гиш ещё великая актриса, но их время уходит. Уже появляются первые значимые работы Кулешова и Эйзенштейна, Вертов обнаруживает силу монтажа. Фильмы, снимавшиеся до Первой Мировой, выглядят… в лучшем случае несколько старомодно, чего уж говорить про «Понизовую вольницу». Совсем скоро появится «Певец джаза» и всё поменяется в очередной раз. К началу 1930-х Дранков владеет рестораном в Голливуде, затем он оказывается владельцем небольшой закусочной, наконец в 1940-е Дранков работает в крошечной лаборатории по проявке пленки где-то в Сан-Франциско. В Сан-Франциско он и умрет в январе 1949 года.
Жара, гул незнакомого города, где-то слышен шум моря, волны плещутся на солнце. Одиночество последних лет Дранкова прервет только визит историка кино Джея Лейды, который разыскал бывшего кинопродюсера где-то в конце 1945 года. Учившемуся у Эйзенштейна Лейде было интересно пообщаться с пионером русского кино. Наверняка Лейда слышал от учителя рассказы про проделки Дранкова, вроде тех, которые Эйзенштейн описывал в статье «Тридцать лет советского кинематографа и традиции русской культуры». Там, помимо прочего, рассказывалось, как Дранков подкупил сторожей на студии Ханжонкова, чтобы ночью снять собственный фильм в декорациях конкурента. Встреча Лейды и Дранкова вскоре состоялась, Дранков показывает историку свой архив, ныне утерянный, вспоминает былое. Но это уже последний отблеск уходящей жизни. Дранков умрет в Сан-Франциско в январе 1949 года. Его похоронят за счет местной еврейской общины. Могила Дранкова потерялась и была заново открыта историком Александром Поздняковым только в 1999 году.
Меж тем осколки мифа о Дранкове ещё долгое время жили на родине. Так в 1993 году, вспоминая прожитое, знавший Дранкова Борис Вольф говорил в интервью историку кино Валентине Роговой: «Он в Америке, русский еврей, приехавший, не то что родившийся в Америке, научился американскому способу мышления, способу действия, изобрел моментальную фотографию и всю Америку усеял этими фотографиями. Стал богачом. Это же исключение, это же не каждый человек мог. Я 70 с лишним лет в кино, знаете, что я получил?». После Вольф добавлял, что останься Дранков в России, то погиб бы «где-нибудь в концлагере».
Так всегда и бывает. Начали за здравие, кончили за упокой. Мальчик из провинции добился всего, чтобы к концу жизни вернуться в маленькую лабораторию, прошлое превратилось в набор газетных вырезок, да туманных воспоминаний. Может быть, это история неудачника? Но ведь ещё остался фильм. Нелепый, очень устаревший (нужно очень сильно любить кино, чтобы получить от него удовольствие), но всё же первый законченный русский фильм, в котором есть герои, сюжет – а ещё плеск волн и живые деревья на заднем плане.
Больше узнать о жизни Александра Дранкова можно в статьях замечательных исследователей Валентины Роговой, Александра Позднякова, Рашита Янгирова и Анны Коваловой.
