10 главных фильмов в карьере Клинта Иствуда

Путь Иствуда к славе начался с роли ковбоя-простачка по имени Роуди в телешоу «Сыромятная плеть», не слишком известном за пределами Штатов — хотя ценители вестерна считают его одним из лучших телевизионных образцов жанра. Сериал, кроме того, подарил миру популярную заглавную песню (ее перепевали братья Блюз и хардкор-группа Dead Kennedys) и двух потенциальных кинозвёзд, карьера одной из которых сразу же трагически оборвалась. В 1966-м году исполнитель главной роли Эрик Флеминг утонул на съёмках своего нового фильма в Перу; в то же самое время его партнёр по съёмочной площадке Клинт Иствуд играл у итальянца Серджо Леоне безымянного героя с огрызком сигары в зубах уже в третий раз. 

Нет особого смысла лишний раз говорить о величии трилогии, которая обессмертила бы имена Леоне и Иствуда, даже уйди те разом из кино в декабре 1966-го. Столь же бесполезно выбирать из трех фильмов — «За пригоршню долларов», «На несколько долларов больше» и «Хороший, плохой, злой», — лучший. Но так уж повелось, что именно третья и самая длинная часть «долларовой трилогии» занимает в мировом кинематографическом каноне особое место. Когда «За пригоршню долларов» только вышел на экраны, поклонников вестерна старого образца возмутило, что главный герой недостаточно голубоглаз. Знали бы они, что их ждёт в дальнейшем: у «Блондинчика» в исполнении Иствуда поболее мозгов, чем у Злого, и моральных принципов, чем у Плохого, но всё равно ярлык «Хороший» в его адрес выглядит явной насмешкой. У этого героя не было не только голубых глаз, но даже и имени, и всё равно он появился на экране — и мир жанрового кино изменился навсегда. 

Вторым важным режиссёром в жизни Иствуда после Леоне стал Дон Сигел — к концу 1960-х уже немолодой и заслуженный мастер, с которым вернувшийся из Италии Клинт сделал пять фильмов — с 1968-го по 1979-й. Начало 1971 года для новоявленного тандема ознаменовал «Обманутый» — удивительное кино, которое начинается как очередная история о Человеке без имени, угодившем в пекло Гражданской войны, а оборачивается довольно извращённым готическим триллером с членовредительством и повальной сексуальной неудовлетворённостью. Логическим, но чуть более скромным развитием той же темы отношений мужчины и женщины, выходящих из-под контроля, стал режиссёрский дебют Иствуда, случившийся в том же году. 

В «Сыграй мне перед смертью» несложно обнаружить влияние Сигела, и это объяснимо — Иствуд пригласил старшего товарища сыграть небольшую роль бармена, видимо, просто затем, чтобы наставник для подстраховки присутствовал на съёмочной площадке. Фильм о перспективном радио-диджее, которого преследует сумасшедшая поклонница, вышел не идеальным — даже в чём-то ученическим, но очень занимательным. К тому же, как и «Обманутый», «Сыграй мне перед смертью» — эксперимент, попытка Иствуда исследовать территории, к тому моменту ещё совсем неизведанные. Интересно смотрятся стилизованные сцены насилия, которые выглядят данью уважения не столько склонным к натурализму итальянцам, сколько Голливуду предшествующих десятилетий — кто бы мог подумать, что на самом старте режиссёрской карьеры Иствуд учился не только у Леоне, но и у Хичкока. 

«Обманутый» кому-то может показаться реликтом эпохи, когда режиссёры, начинавшие в 1950-х, наконец дорвались до возможности изучать проблемы, до того момента бывшие прерогативой профессиональных психоаналитиков. Но в том же ударном 1971-м дуэт Сигел-Иствуд на скорую руку произвёл на свет ещё и «Грязного Гарри» — свой, может, и не лучший, но самый важный фильм. 

Величие «Гарри» приходится признать хотя бы потому, что из фильма об охоте полицейского Гарри Калахана на маньяка по прозвищу Скорпион выросли все лучшие полицейские боевики последующих десятилетий: реверансы в его сторону читаются и в «Смертельном оружии», и в «На гребне волны». Но заслуга Сигела — не только в таланте обозначить важнейшие каноны жанра, но и в создании незабываемой атмосферы ада асфальтовых джунглей, какими предстаёт в фильме Сан-Франциско — город, под завязку набитый бюрократами, преступниками и извращенцами, по которому приходится передвигаться то в непролазной тьме, то сквозь туман, то в столбе придорожной пыли. Не удивительно, что Гарри Калахан — самый циничный и обречённый герой Иствуда, человек без привязанностей, зато с «Магнумом», — смотрит на всё окружающее, от своего напарника-мексиканца до искалеченного трупа очередной жертвы, с одинаковым едва скрываемым презрением. 

Во второй половине 1970-х карьера Иствуда развивалась стремительно: он уже дважды вновь побывал Грязным Гарри (сиквелы собирали толпы в кинотеатры, вопреки недовольному ворчанию критиков), в качестве режиссёра сделал два хороших вестерна, а в 1979-м в последний раз выступил в дуэте с Сигелом — в «Побеге из Алькатраса». Тем не менее, главным кассовым хитом не только за этот период, но и за всю карьеру Иствуда стала наивная комедия Джеймса Фарго, где Клинт впервые попытался поиронизировать над собой. 

Несмотря на консервативный, во всех смыслах, характер «Как ни крути — проиграешь», Иствуду и в этот раз, как и с «Гарри», удалось оказаться в авангарде. Роуд-муви о приключениях молодого человека без опредёленной профессии, коротающего время в компании ручного орангутана, стал одной из первых комедий того образца, который детям постсоветской эпохи лучше знаком по фильмам с Эдди Мерфи или Джеймсом Белуши. Кассовые сборы «Как ни крути» с поправкой на инфляцию и сегодня выглядят внушительно, что не мешает творению Фарго сохранять дурную репутацию. Но в качестве детского фильма «Как ни крути — проиграешь» совсем неплох; ну а идею подшутить над прикипевшим образом ковбоя Иствуд в дальнейшем подробнее развил в собственном «Бронко Билли» 1980 года, где, как и в «Как ни крути», сыграла его тогдашняя пассия Сондра Лок. Кроме того, фильм Фарго и его сиквел, «Как только сможешь» Бадди Ван Хорна, — последние важные фильмы в карьере Иствуда, поставленные кем-то другим: с начала 1980-х Клинт, за редкими исключениями, снимался только в собственных проектах. 

«Как ни крути — проиграешь» знаменует начало «кантри-периода» в творчестве Иствуда: актёр и режиссёр по-прежнему не находил в себе сил расстаться с символикой и эстетикой традиционной Америки, но пытался при этом действовать за рамками изученного вдоль и поперёк жанра вестерн. «Поющий по кабакам» — последний и лучший фильм этой условной эры. 

«Поющий» в свете последующих достижений Иствуда несколько стёрся из народной памяти, и очень жаль: фильм получился не только удачным, но нехарактерным и даже переломным для режиссёра. В отличие от чем-то похожего, но очень наивного «Бронко Билли», «Поющий» — кино в меру сентиментальное и в меру жёсткое: перевалочными пунктами в путешествии тяжело больного кантри-певца, сыгранного Иствудом, с племянником по имени Уит (его играет сын режиссёра Кайл) служат, в частности, бордель и пропитанный дымом марихуаны клуб для чернокожих. В стремительно меняющемся киномире фильмы Иствуда, герои которых носят ковбойские шляпы и подпевают кантри-хитам, звучащим по радио, выглядели несвоевременно и неуместно. Таким же кажется ещё недавно родной Клинту Дикий Запад героям «Поющего по кабакам», живущим в эпоху Депрессии: рассказы об индейцах они воспринимают как стариковские бредни, а по-прежнему мужественного героя валят с ног не вражеские пули, а туберкулёз и неумеренное пьянство. 

Первый фильм Иствуда без самого Иствуда — ещё один важный шаг на пути к режиссёрской зрелости: героя-воина и героя-копа сменяет герой, который и не герой совсем, гениальный саксофонист и не самый приятный парень по имени Чарли Паркер. Почти трёхчасовая кинобиография Птицы — самое убедительное в карьере Иствуда признание в любви ещё одному (наряду с вестерном) «народному американскому жанру». Самые внимательные зрители, наверное, ждали этого уже со времён «Сыграй мне перед смертью», куда Иствуд умудрился вклинить короткий, но душевный эпизод на джаз-фестивале в Монтерее. 

«Птица» вышел очень красивым: режиссёр играет со светотенью, строит кадры, похожие на чёрно-белые фотоснимки с участием настоящего Птицы или любые другие иллюстрации из книги об американских 1940-х. Это могло бы казаться формальным приёмом, но Иствуд будто бы просто сдувает со старых фотографий пыль: с культурным багажом, накопленным в подростковом возрасте (от Хэнка Уильямса до Паркера, от Капры до Хьюстона), он общается на равных, без священного трепета и без снисходительности посетителя музея, разглядывающего античную диковинку. На вопрос о том, что же убило Паркера — съел ли он себя сам, или его съело окружение, каждый волен дать свой ответ: такие ответы, к примеру, были у Кортасара в «Преследователе» и у Майлза Дэвиса, в своих мемуарах основательно (и, кажется, заслуженно) промывшего Птице косточки. Для Иствуда человек, который разрушает себя, — это не объект анализа, а неразрешимая загадка, и, к чести режиссёра, надо сказать, что он избегает соблазна поставить диагноз, понимая, что тот в любом случае будет непростительным упрощением. 

Назвать Иствуда заложником одной роли не повернётся язык, и всё же: в каждом из вестернов, которые он делал после Леоне, хоть кто-нибудь, да умудрялся разглядеть долгожданное «возвращение Человека без имени». К трём вестернам, какие сам Клинт снял к началу 1990-х, такую аналогию применить, с натяжками, можно, но не к «Непрощённому». Здесь у героя, наконец, появляется прошлое — да ещё такое, от сражения с призраками которого, бывает, не спится по ночам. 

Иствуд понимал, что «Непрощённый» — его последняя вылазка на Дикий Запад, и это чувствуется: здешний герой, Уильям Манни, живёт на самом излёте эпохи — тихо растит детей, сражается в грязи с отбившимися от стада свиньями и вспоминает о бурном прошлом со странной смесью отвращения и смирения. У Иствуда на руках были все карты, чтобы поиграть с жанровыми клише, но постмодернистское ёрничанье ему глубоко чуждо: историю о противостоянии не слишком хорошего Манни и не слишком плохого шерифа проста и выразительна, написана, что называется, широкими мазками. Что «Непрощённый» — это зарисовка с неутешительными выводами о тех, кто творит историю, и тех, кто её записывает; что, возможно, это ещё и комментарий к спорам вокруг разрешения на продажу оружия в США, — задумываешься уже после просмотра. Но на финальных титрах Иствуд снимает лишний груз со зрительских плеч и напоминает, что и «Непрощённый», и вестерн вообще — это в первую очередь сказка. 

Вторая мелодрама в карьере Иствуда (после «Веселушки» 1973 года) и ещё одна попытка осмыслить, почему людей так тянет вернуться в прошлое; а заодно ещё одна безусловная удача, которая выросла из материала, способного превратиться в чистый кошмар в чьих-нибудь менее талантливых руках. Примечательно, что инициатором экранизации бестселлера Роберта Джеймса Уоллера выступил Стивен Спилберг, в Голливуде отвечающий за традиционные семейные ценности. При этом главная героиня «Мостов» говорит «нет» всем представлениям о правильной и счастливой американской семье, да ещё и передаёт это знание по наследству. Оказывается, растить детей и любить мужа (или наоборот) ей скучно — она расцветает только при встрече с галантным незнакомцем, которого играет, конечно, сам Иствуд. 

Роберт Кинкейд, объект единственной в жизни Франчески страсти, утверждает, что любит всех людей на свете, каждого одинаково: так ли уж он отличается от Гарри Каллахана, который всех поровну ненавидит? Чем закончился их короткий роман, становится ясно в самом начале фильма, поэтому в дальнейшем приходится акцентировать внимание на деталях — которые Иствуд умеет прописывать и умеет заставить работать: если бы режиссёр, работающий с совершенно нетипичным для себя материалом, хоть раз дал слабину, «Мосты» бы превратились в сентиментальную нелепицу, но Иствуд — из тех людей, чья абсолютная уверенность в себе не даёт этому случиться. 

Своего режиссёрского пика Иствуд достиг, уже перевалив за седьмой десяток, — и это поразительно. «Таинственная река» вышла в прокат, когда режиссёру исполнилось 73: несмотря на это, фильм сделан настолько ловко, что мог бы сойти за работу молодого вундеркинда. Но, наверное, мощь, с которой Иствуд преподносит не слишком сложный детективный сюжет, завязанный вокруг троих друзей детства, всё же придётся списать на выслугу лет. 

И в «Непрощённом», и в «Мостах округа Мэдисон» Иствуд сознательно прибегал к сказочной интонации; «Река» — уже (а то и впервые у Иствуда) совсем не сказка. Эта не на шутку мрачная история, хотя всё о том же — о страшной связи времён, которые в сознании человека не желают складываться в правильную хронологическую последовательность, а кипят и смешиваются все разом. Здесь, кстати, немного характерного для Иствуда полумрака, с которым он играл в «Птице», — «Таинственная река» бьёт под дых за счёт каких-то других, более тонких приёмов. Можно сказать и по-другому: если это и сказка, то такая, которая снится ребёнку с искалеченным детством вроде здешнего Дейва (Тим Роббинс); сказка (или, как говорит сам Дейв, «сон о юности»), которая, как кошмары героев Линча, в какой-то момент сворачивает на неположенные рельсы. И никакого успокоительного эпилога, и никакого отпущения прошлых грехов. Иствуд — из числа немногих, кто умеет говорить о подобных вещах с правильной интонацией, и кто ставит в конце многоточие, не пытаясь спрятать за ним бессмысленную недосказанность, — он просто даёт зрителю шанс перевести дух. 

Иствуд взялся за фильм, в котором решил сыграть свою последнюю роль, под конец десятилетия — после шумного успеха «Малышки на миллион» и обстоятельного высказывания на тему ещё одного важного американского мифа (военная дилогия о сражении за Иводзиму). По поводу окончания актёрской карьеры Клинт слукавил (см. «Кручёный мяч» Роберта Лоренца); и всё равно «Гран Торино», фильм по своей задумке очень скромный, так и тянет представить итоговым. 

К 2008 году Иствуд стал не человеком, но настоящей глыбой: в его Уолтере Ковальски стариковская брюзгливость намешана пополам с мрачным величием, которое, по-хорошему, должно бы пришибать любого, кто стоит рядом. Ковальски не говорит, а рычит, и кажется исполином, даже когда потягивает пиво у себя на крыльце: особенно это заметно в первой половине «Гран Торино», когда почти ничего не происходит. Ему тесно и дискомфортно в кругу собственной семьи, но ещё хуже становится, когда его монументальную красоту замечают окружающие: он так и говорит своим соседям-азиатам — «Я не герой», но ведь ясно, что на самом деле герой, и никуда от этого не денешься. Вечный иствудовский персонаж, который от фильма к фильму становился то Джоси Уэйлсом, то Робертом Кинкейдом, то кем ещё, прошёл полный цикл и вернулся на исходную — снова стал абсолютно мифологическим персонажем, осколком чего-то древнего, страшного и красивого, застрявшим в самом сердце Соединенных Штатов. Как обычно и случается в природе, от странного симбиоза выигрывают обе стороны.