Даниэль Эспиноса: «Вести себя глупо — это очень по-человечески»

Я была на съемочной площадке и видела, как процесс воссоздания невесомости вызывал у всех головную боль. У вас не было мысли, что раз уж действие происходит в недалеком будущем, то почему бы не ввести на МКС искусственную гравитацию и не заморачиваться всей этой дополнительной работой?

У продюсеров Дэвида Эллисона и Даны Голдберг создание в кадре невесомости изначально было во главе угла, и мы с самого первого дня вели по этому поводу ожесточенные споры. По сути наше кино очень легко сравнить с «Чужим». Но я сказал продюсерам, что я готов взяться за «Живое» только потому, что оно от «Чужого» отличается. Если действие фильма Ридли Скотта сосредоточено в нео-панковом, антиутопическом будущем, то у нас все происходит буквально завтра. Мы нашли воду на Марсе, мы вовсю используем роверы для исследования почвы на красной планете. Так что в кино показано то, что потенциально может случиться уже в любой момент. И вот эта мысль как раз делает нашу историю особенно ужасающей. Если бы мы внезапно решили ввести искусственную гравитацию на МКС, мы бы тут же отдалили все на много лет вперед, а это уже не так страшно, не так осязаемо.

К тому же мне очень понравилось создавать в кадре невесомость. Это интересный и увлекательный процесс, хоть и нелегкий. Ну и приятно идти по стопам таких заслуженных режиссеров, как Альфонсо Куарон, Кристофер Нолан и других, кто не побоялся этих трудностей.

Персонажи в фильме ведут очень противоречивую жизнь. С одной стороны, за каждым их словом и шагом следят с Земли, к ним приковано все внимание СМИ, и конференция транслируется на огромные экраны площадей — то есть они настоящие звезды. А с другой — они там, наверху, в холодном космосе, в высокотехнологичной консервной банке, в изоляции и полном одиночестве.

Знаете, я много разговаривал с астронавтами и нашел в них уйму интересного. Они моментально выделяются из толпы, и это заметно даже тогда, когда приезжаешь на территорию NASA — там все строения невысокие, ландшафт плоский, а посреди всего стоит огромная башня, на самом верху которой и обитают астронавты. Они, как Рапунцель, иногда спускаются со своей башни в нормальный мир, но уже даже на этом этапе они более-менее изолированы от мира. Да, они звезды, их имена знают школьники, они толкают науку и прогресс. Но их сажают в ракету, отправляют наверх и оставляют там наедине с собой, поэтому они часто страдают от депрессии, напрямую связанной с этой изоляцией. Именно это интересно в космической фантастике: вселенная огромная и страшная, но, тем не менее, большинство образцов этого жанра — клаустрофобические триллеры в замкнутом пространстве. «Чужой», «2001: Космическая одиссея», «Солярис», «Интерстеллар», «Пекло» — это же все так или иначе «фильмы про подводные лодки». Поэтому кино про космос традиционно получается гигантским и размашистым, но при этом камерным и тесным.

Вас вообще космос пугает или скорее завораживает?

Ох, пугает, еще как. Во многих смыслах космос очень похож на человеческую психику. Мне он видится таким же, как тревожное расстройство: одновременно очень замкнутым и бескрайним. В каких-то случаях при приступах тревоги теряется ориентация в пространстве, непонятно, где верх, а где низ. А в каких-то становится ужасно тесно, даже в самых больших помещениях. Так вот в космосе происходит и то, и другое, и еще много чего малоприятного. Я бы никогда и ни за что не полетел туда, даже если бы от этого зависела судьба человечества. Меня бы просто задушили панические атаки еще на взлете.

Кстати, о потере ориентации в пространстве... Фильм открывается потрясающей длинной сценой, снятой одним планом, в которой камера кружит вдоль и поперек МКС, знакомя нас с парящими в невесомости персонажами. Как вам вообще удалось это снять?

Да, там уж точно непонятно, где потолок, а где пол! У нас все декорации были построены так, что их можно крутить либо целиком, либо отдельными секциями. При этом специальные машины открывали стены, чтобы запустить в щель кран с камерой или трос с висящим на нем актером. Мы эту сцену снимали целый месяц, включая репетиции. Благо, нам в руки попал отличный оператор Шеймас МакГарви, которого дважды номинировали на «Оскар» за работу в фильмах Джо Райта. Помните тот знаменитый кадр без склеек в «Искуплении»? Вот, это все наш Шеймас. Когда я ему сказал, что у нас в фильме будет долгая сцена одним кадром, он сощурил глаза: «Так вот почему ты меня нанял, ах ты козел!» Он, конечно, повозмущался, но в итоге ему все это понравилось даже больше, чем нам всем!

Ученые вроде как должны быть умными, но мы часто видим, как в фантастических фильмах они ведут себя очень глупо и трогают своими руками неведомые инопланетные существа. Вот и тут то же самое...

Да, вы правы. Мне кажется, это напрямую связано с историей человечества. Когда европейцы высадились на американском континенте, почему они не могли нормально обращаться с местными жителями, а тут же кинулись их истреблять? Еще на заре человечества, когда существовало одновременно 20 разных видов «сапиенсов», только лишь «хомо сапиенсы» ходили с одной территории на другую и убивали всех вокруг. Так что, по-моему, это вполне соответствует человеческой природе — трогать все подряд и лезть своими пальцами, куда не просят, будь то это в прямом или переносном смысле. Вести себя глупо — это очень по-человечески.

Тот факт, что недавно обнаружили новую солнечную систему, подобную нашей, открывает много возможностей для инопланетного контакта. Как думаете, как нам лучше всего вести себя с потенциальной новой формой жизни?

Думаю, нам будет нелегко наладить коммуникацию. И вообще, прежде чем пытаться познать инопланетный разум, неплохо бы нам для начала познать самих себя. Я 2 года назад стал отцом, а родительство сильно меняет наши представления о самих себе. Я пересматриваю собственный взгляд на многие вещи и часто думаю над тем, каким я хочу и должен видеться собственной дочери, какие ценности должен для нее воплощать. То же самое и с инопланетными существами: если уж мы собираемся с ними общаться, нам надо сначала понять, какими мы хотим перед ними предстать, и определиться с собственными ценностями.

Интересно, что вот у Келвина выросли мышцы, которые одновременно его же мозг. То есть грубая сила и тонкий ум слиты в одно — необычный и многозначительный концепт.

Точно, но это не я придумал, это было в сценарии. Я же при создании образа Келвина обратился к генетику, одному из лучших в Британии, и попросил его, исходя из этих данных, описать процесс эволюции на Марсе. Потом я позвал граффитчика из Швеции, поместил его вместе с генетиком в одну комнату, запер, спрятал ключ и ушел. Они там месяц убивали друг друга, а потом вышли оттуда и показали мне эксиз Келвина. Я сказал: «Нет, не пойдет, возвращайтесь обратно и работайте дальше». Короче, они меня еще долго будут вспоминать! Но в итоге у них получился действительно запоминающийся образ, который за несколько дней проходит весь процесс эволюции своего вида.

Кстати, а как вам кажется, почему добрые пришельцы никого больше не интересуют? Сейчас все больше снимают фильмы про межзвездных агрессоров, за исключением разве что полезных членистоногих из «Прибытия». И Келвин у вас получился инопланетным злом.

Я, конечно, полностью отдаю это на откуп зрительской интерпретации, но я лично не воспринимаю Келвина как зло. Когда экипаж только знакомится с ним и обращается с ним по-доброму, он отвечает им тем же. Так что тут дело все в том, как люди ведут себя, когда сталкиваются с чем-то неизведанным. Чаще всего в таких случаях мы проявляем враждебность, и это всего лишь следствие доведенного до абсурда инстинкта самосохранения. А Келвин — он как ребенок. Если ребенка обижать, совершенно справедливо, что он нарастит мышцы и кинется обижать вас в ответ. Главное тут — это не то, что произойдет с нами после столкновения с неизведанным, а то, что произойдет с неизведанным после столкновения с нами. И на протяжении всего фильма то тут, то там раскиданы небольшие намеки, когда один из персонажей говорит что-то вроде «он не виноват, это мы его таким создали». Примерно то же самое можно наблюдать, если взглянуть на нынешнюю политическую ситуацию в мире. Возможно, в процветании того, что нам кажется возмутительным, агрессивным и враждебным, мы сами же и виноваты.

То есть вы согласны с персонажем Джейка Джилленхола, который говорит: «Я не хочу возвращаться на Землю, потому что мне не нравится, что мы там друг с другом делаем»?

Да, ужасные вещи происходят. С притоком беженцев и мигрантов с востока, наше общество все больше и больше становится праворадикальным. И в этом состоит ирония этой фразы: Джейку не нравится то, что мы друг с другом делаем на Земле, при этом примерно то же самое они делают с Келвином на МКС. То есть пестуют свой страх перед чужим и неизведанным.

При этом на МКС как раз царит полный интернационал. Весь экипаж из разных стран, там есть и мужчины, и женщины. Это вы намеренно создали персонажей такими, что неважно, какой они национальности и какого пола, и что перед нами просто люди?

Вы знаете, я сам фактически беженец. Мои родители сбежали из Чили от режима Пиночета. Я родился и вырос в Швеции в довольно-таки расистском обществе. Потом мы оттуда уехали, и я жил в Африке 12 лет. Поэтому для меня люди — это люди. У них нет национальности, цвета кожи, пола, религиозной принадлежности. Я даже чувствую себя немного неловко, когда мне говорят, мол, как классно, что у вас в фильме аж две женщины, и обе такие сильные и крутые. Ну, ничего же особенного, женщинами в космосе никого не удивишь. Сильными и крутыми женщинами — тем более.

И все-таки мы, россияне, немножко гордимся участием в вашем проекте Ольги Дыховичной. Как вы ее нашли?

У нее довольно большая и важная роль, она — командир экипажа, так что считается за двоих! Мы кинули клич по российским кастинговым агентствам в поисках актрисы, и Ольга мне показалась наиболее подходящим вариантом. Она прекрасная актриса, очень естественная, и ей все дается легко, благодаря ее таланту, вдумчивости и работоспособности. Для меня она новая Марион Котийяр.

Как думаете, есть у нее будущее в Голливуде?

Однозначно, только если она этого захочет. Хотят, кстати, не все, но я желаю Ольге удачи во всех ее начинаниях.