Последнее воскресение - отзывы и рецензии

Что скрывать, жаль что сняли все англичане, так как душа русского человека не вполне раскрыта, но видно невооруженным взглядом - старались, а для того, что бы старания не вышли боком, то пригласили на главные роли достаточно серьезных и утонченных актеров. ну дай то им, как говориться, бог здоровья, так как то что они передали через экран достаточно сильно и правдоподобно. Все переживания как бы не наиграны, а достаточно живо смотряться, да и режиссер постарался, молодчик, такую труппу актеров направил в нужное русло... но все же иногда виден оттенок западного человека. Ну что уж, явно не на русский рынок картина припасена, так что для своих - самое оно. Хоть не показаны русские в своем обыденном клише и с медведями. Атмосфера того времени чувственна, т.е. просто летает в воздухе, да и весь фильм пропитан той порой, теми чувствами, теми идеями, что поолнило Россию дореволюционную. В целом можно сказать бравоЭ, так как для меня фильм оказался находкой и приятно удивил, смотрелся легко и почти на одном дыхании. Его стоит посмотреть...

9 из 10

Сюжет не буду пересказывать, скажу о другом, точнее спрошу. – Что общего у ворона и письменного стола? Это спрашивал Льюис Кэрролл. Спрошу иначе. Что общего у Льва Толстого и Ксении Собчак? Тоже хочется ответить: "ничего!" или "ни малейшего понятия". А нудко ть и нет! Они оба символы, своего рода, иконы, они – есть носители определенных характеристик, крепко закрепившихся за ними в обществе. Скажем, К.Собчак – икона отечественного эмансипэ. Есть и глобализированные иконические персоны, например, Наполеон Бонапарт – икона сверхчеловека (еще среди наполеонов много пирожных и сумасшедших). Иконами становятся при жизни и после смерти, случаи бывают разные. А Лев Николаевич? Что отождествляет собой он? Ну, понятно, великий русский писатель; "Война и мир", "Анна Каренина".., графский титул, 13 детей, Ясная Поляна… А еще чаво? Создатели фильма, о котором я толкую, смели предположить, что Толстой – икона человеческой святости (некоторые действительно считали его святым при жизни), он проповедовал любовь, непротивление злу насилием и свободу. Как там у Цветаевой? "Свобода – гулящая девка на шалой солдатской груди". (Может, поэтому Толстой отвергал научные изобретения, но всегда был рад потрепаться о "плотских утехах", – так по фильму.)

Бог с ней с иконой. Создатели фильма решили пойти дальше и поведать нам, что Лев Толстой – не чванливый сноб и даже не обыватель-ханжа, а простой пожилой человек, которому хочется покоя и умиротворения, уединенного образа жизни. (Дескать, Толстой – больше чем писатель, - человек.) Как известно, даже бог не может изменить прошлое. Но никто не знает, как там было всё в семье Толстого на самом деле. Но ведь важнейшее из искусств не обязано быть правдивейшим. В кино не возбраняется немного пофантазировать, даже где-то отступить от здравого смысла, ляпнуть, извините, лишнего. Как говорится, хозяин-барин, на то оно и артстрим, художественный аскетизм. Но что-то заставляет вознегодовать, пусть не прыскать в кулачок от явного раскордаша и чепухи, но, что называется, нервно посмеиваться время от времени. Искусство – это та же власть. Битва за человеческую душу идет на арене искусства. И пока наши кинематографисты тоталитарно грозят нам, своим зрителям, ортодоксальным кулаком, и размахивают на поле битвы белым флагом, вымазанным в человеческой скверне, закордонные товарищи по пленке скрупулезно стараются наращивать на документальные кости художественную плоть. Но где же та грань между художественным вымыслом и художественным допущением? Когда я шла на фильм "Последнее воскресение", фильм о русском писателе, фильм о России в какой-то степени, который хоть под каким-то углом должен раскрывать хоть какие-то славянские подробности жизни и миропонимания. Всё-таки мы здесь живем и являемся волей-неволей, в некоторой степени, экспертами увиденного материала. В лучшем случае я ожидала что-то вроде культурологического шока, в худшем – боялась со стеснением смотреть на экран и мысленно виновато извиняться перед цивилизованной Европой – "извините, у нас тут не прибрано". Но пленка показала нечто иное. Столь интригующе и легко начавшаяся картина под музыку, кстати, Сергея Евтушенко, закончилась в прямом смысле за упокой.

Я люблю театр, это цельное, как молоко, искусство, но только в кино можно увидеть начало инстинкта на крупном плане. Были в "Последнем воскресении" крупные планы, но никакого инстинкта я не увидела, даже, простите, базового, с которого начинают почти все начинающие голливудские звезды. Елена Васильевна Миронова, ой, простите, Хелен Миррен, страстно плачущая в кадре. (Я прямо вижу, как режиссер говорит гримеру на съемочной площадке: "Стоп! Снято. Промокните актрису. И побольше воды под глаза! Следующий дубль. Приготовились. Мотор! Начали!" (или поехали.) А ведь она жаждала сыграть Софью Андреевну, на роль которой прочили Мэрил Стрип. Не забыли, кстати, в фильме указать шаблонный факт из жизни жены Толстого, что она переписывала "Войну и мир" 6 раз. Самого Толстого играет Кристофер Пламмер. (Когда смотрела, не могла выгнать из головы его образ в "Воображариуме доктора Парнаса" - собственно самого доктора Парнаса.) Присутствует в фильме и молодежь. Джеймс МакЭвой – такой почти наш российско-бекмамбетовский актер классической актерской школы Станиславского – школы психологического театра. Его персонаж – личный секретарь Толстого, Валентин Федорович Булгаков, приятный малый (а как у него увлажняются глаза!). Керри Кондон, девушка-актриса, если бы ей и играть славянский персонаж, то что-нибудь вроде блоковской незнакомки "дыша духами и туманами", вся такая хрупенькая. А тут ее персонаж – девушка Маша, последовательница учения Толстого, этакая "степная кобылица". Нет, выглядит забавно, особенно ее взгляд исподлобья и колка дров.

Короче говоря, созданные образы манерны и неуклюжи, гамма эмоций скупа и неглубока. Господа вольнодумцы, ну простите меня! Я всё понимаю. Хочется иной раз поиграть актерскими мускулами: "Я – Гамлет. Холодеет кровь.." и прочее. Но и меру надо знать. Искусство как зеркало, оно отражает не жизнь, а того, кто в него смотрится. Проверьте, может у вас искажает зеркало, уважаемые кинодеятели. Мы даже можем простить вам белоснежные косоворотки, балалайки, стерильных лошадей и безмолвно-благословенных крестьян в кристально-чистом поле, синхронно косящих траву-мураву. Но шаблонность, замкнутый периметр мысли и ограниченности сознания, извините, нет. Понятно, отдельный фильм – это не тульский пряник и не стодолларовая купюра, чтобы всем нравиться. Вы снимаете фильм со страстью, но страсть – это не благодетель и не грех, это – никак! А "никак" для искусства, для кинематографа, это ужасно! Что называется, "мы были б рады, но мы не..". И я даже могу выделить основные тезисы этого претенциозно-амбициозного полотнища, дескать, счастлив тот, кто счастлив у себя дома, если вам не испортит жизнь удушливая анестезия провинции, последователи, делящие ваше наследство и труды, и жена – пристройка сверху, требующая полного подчинения и изрядно поднадоевшая за 50 лет совместной жизни. Тот, кто женится удачно, становится счастливым, кто неудачно - философом. Мужчина может быть счастлив с любой женщиной, только если он не влюблен в нее. Для женщин: - не выходи замуж ради денег, власти, славы или покоя, а коли уж выходишь, так помалкивай, мол. И т.п. Но всё это уже набило оскомину. И подобное на экране уже не трогает сердца. Прошу покорнейше меня извинить, право же, я не хотела. Понятно, создателя фильма послали всю королевскую конницу и всю королевскую рать на создание картины – "стучал я в дверь, стучал в окно, и достучался бы я, но..", но кино получилось не манкое, оно не поражает воображение и не сподвигает ни на какие внутренние перемены. И ему не удалось избежать клише банальной костюмной мелодрамы. И, тем не менее, время – это посредник между возможным и осуществившимся, время нас рассудит.