Коста-Гаврас: «Зрители стали гораздо умнее»

Коста-Гаврас: Это очень русская тема (смеётся). Мне придётся приехать в Россию, немного выучить русский, чтобы говорить с актёрами, и разобраться в ситуации... Но ведь у вас так много великолепных режиссёров. Они сделают лучше. Я думаю, это прекрасная история для фильма. 

Вы могли бы сделать с французскими актёрами. 

У вас тут тоже есть российско-французские актёры. Депардье, например. 

А вообще, что должно быть в историческом материале, чтобы это стало фильмом Коста-Гавраса? Как вы решаете экранизировать те или иные события? 

На самом деле, я не знаю, как я решаю. Есть темы, которые глубоко меня трогают, есть темы, которые не трогают. И когда меня что-то трогает, я говорю: давайте попробуем сделать из этого фильм. Сначала всё просто. Я начинаю работать. Но иногда после двух, трёх, четырёх месяцев работы я бросаю эту затею, потому что понимаю, что из этого не получится фильм. Или тема перестаёт меня интересовать. Я думаю, фильм — это страсть. Я провожу с каждым фильмом два, три года. Иногда больше. А потом нужно приехать сюда или на другие фестивали, чтобы поговорить с прессой, поговорить с вами, рассказать. Важно, чтобы была любовная история с каждой историей. 

Чего больше? Я думаю, ритма истории, саспенса, ожидания того, что должно случиться. Я не люблю слово «триллер», мы же никого не пытаемся «возбудить», «взволновать» (буквальный перевод слова «thrill» — прим.), это не цель фильма. Но саспенс — да. Когда мы пытаемся узнать, что происходит, — это саспенс. Почему мы покупаем газеты по утрам или смотрим новости по телевизору? Потому что хотим знать, что происходит. Это саспенс. И я пытаюсь делать фильмы, основанные на этом элементе. Это очень человеческая черта. 

Для документальной картины нужен визуальный ряд, которого часто нет. И сделать фильм нельзя. И вообще, документальное кино — другой жанр, очень своеобразный. Чтобы история была метафорой, чтобы она была больше самой себя, чтобы люди видели больше, чем непосредственно есть в истории, — для этого нужно делать игровое кино. Чтобы история одного человека была общемировой историей. 

Ну, всё (смеётся). Во-первых, тогда давали награды с коммунистическими знаками, сегодня — со святым. Для меня это многое значит. Да и потом, всё изменилось: страна, люди... Всё. 

Видение не изменилось. Изменилось то, как я делаю фильмы. С тех пор зрители стали гораздо умнее и гораздо быстрее. Из-за видеоклипов, из-за телевидения, из-за огромного количества фильмов, которые они видели. И сегодня мы пишем истории не так, как тогда. Эллипсис (пропуск информации, о которой зритель должен сам догадаться — прим.) используется намного чаще. Вам больше не нужно строить историю линейно, последовательно. Можно прыгать от одного момента к другому. 

О да! (смеётся) Есть три или четыре проекта, на которые я пока не нашёл финансирования. 

Очень сложно советовать в ситуации, в которой я не разбираюсь. Я знаю, что у вас есть много людей, которые пытаются делать разные картины, и я знаю, что ваша система финансирования не позволяет им сделать это. Но сегодня есть новые средства, маленькие камеры, они гораздо дешевле, чем раньше. Я думаю, важно никогда не сдаваться, искать обходные пути, пытаться снова и снова.