Kinomania.Ru: У вас на афише в этом году — легенда музыки Джонни Кэш. А ваш фестиваль — он всё-таки о музыке или о кино?
Алёна Бочарова: Интересный вопрос. Когда наш фестиваль только появился, он был скорее про музыку. Связано это было с тем, что все-таки главным основателем фестиваля является Кирилл. Он всю жизнь был музыкальным критиком, впоследствии работал в клубе «Солянка» и заведовал там культурной программой. И уже работая в «Солянке», он открыл для себя феномен документального кино о музыке. Я сама тоже начинала какую-то свою карьеру с музыки и еще в начале нулевых работала в Петербурге с Ильей Бортнюком, который делает фестиваль «Стереолето». И я помню, что тогда, в начале нулевых, «Википедия» только-только появилась, и вообще не было общепринятых источников информации о музыке, которые есть сегодня. То есть отношение к информации, запрос на неё был совершенно другим. Сейчас же информации полно. Можно зайти на Soundcloud — и послушать музыку. Можно зайти на Last.fm и узнать о последних концертах. И, мне кажется, внутри массовой культуры документальное кино о музыке выполняет такую важную функцию: рассказывает о том, что никак иначе не узнать. Например, фильм о том же Джонни Кэше рассказан глазами сына его менеджера, Сола Холиффа. Это история о том, как сын пытается разгадать тайну самоубийства своего отца и вообще прояснить свои сложные отношения с ним. И вот он обнаруживает целый пласт никому неизвестных подробностей об отношениях своего отца и Кэша, в которых, как выясняется, и кроется причина самоубийства отца, это аудио-записи их телефонных разговоров, отцовские дневники, это же жутко интересно. То есть, конечно, в этих фильмах важны истории, которые те, кому дороги и интересны эти артисты, из них могут почерпнуть.
Кирилл Сорокин: Это зависит от того, что человек хочет увидеть. Лично для меня истории подчас важнее музыкальной составляющей. Например, в этом году мы показываем фильм под названием «Жизнь Кидда» о совершенно никому здесь неизвестном датском рэпере по имени Кидд. Сейчас он, наверное, самый популярный исполнитель в стране, интернет-феномен, у которого мечтает взять автограф премьер-министр Дании и так далее. Но этот фильм, на мой взгляд, обладает выдающимися кинематографическими достоинствами. Подтверждение тому — его показ на Роттердамском кинофестивале. Я видел его в Копенгагене на фестивале CPH: DOX, это второй по величине фестиваль документального кино в Европе. Я там был в жюри программы «Sound and Vision», которая посвящена как раз таки околомузыкальному кино и названа в честь одноименной песни Дэвида Боуи. И ровным счетом ничего не знал об этом кино, и про Кидда не знал ничего, как и российский зритель, т.к. это локальный артист, поющий на датском языке. Тем не менее, это мощная драматическая история, которая в то же время очень характерна для описания артистической среды в настоящий момент.
То есть при отборе фильмов вы в первую очередь ориентируетесь на историю.
А.Б.: Ну, наличие истории — это вообще критерий уровня фильма, и нас и правда интересуют хорошие истории. Но не только они. Многие фильмы из нашей программы (особенно в этом году, и чем дальше, тем больше) описывают грани новой реальности, и это важный для нас фактор. Не в смысле «новой реальности», как в рекламе сигарет, а в смысле какого-то мира, в котором мы живем здесь и сейчас, но который мало отрефлексирован культурой. В этом плане абсолютно показательный фильм про основателей Pirate Bay. Фильм начинается с момента, когда герои приходят на судебное заседание, и заканчивается тем, что им выносят приговор. Между этими событиями проходит пять лет, и режиссёр снимает их на протяжении этих пяти лет. Этот фильм можно смотреть как драму с таким новым по содержанию конфликтом, суть которого сводится к тому, что желание людей распространять информацию сталкивается с правом её распространять. Ведь так или иначе все мы об этом думаем и сталкиваемся с этой дилеммой регулярно, а вот произведений, которые бы размышляли на эту тему, их не то чтобы много.
К.С.: Вообще нынешнее состояние интернета, оно во многом подстегивает интерес и возможность существования такого количества документальных фильмов и такого широкого спектра, потому что у этих фильмов благодаря интернету появляется аудитория. Понятно, что даже если этот фильм был бы выпущен в американском прокате, в американских кинотеатрах и на кинофестивалях по всему миру, его дальнейшая судьба этим не исчерпывается. Он не ложится на полку, а ложится на условную полку iTunes и Amazon в Америке или rutracker.org здесь. Об этом отчасти фильм «The Pirate Bay – Отойдя от монитора». Это вовсе не про попытку присвоить некие интеллектуальные ценности, а просто про переформатирование этих ценностей.
А.Б.: Здесь надо объяснить, почему мы вообще об этом говорим, почему мы это показываем. Это неочевидный факт. Где здесь музыка?
К.С.: Та энергетика, которая была в музыке в 60-е, 70-е, 80-е годы и которая ушла в последнее время, в нулевые, вся эта энергетика сейчас планомерно перетекла в культуру интернет гиков. И есть ощущение, что именно они сейчас являются такими новыми рок-звёздами, у них есть какой-то такой драйв, задор, желание сделать что-то новое. Например, основатели Pirate Bay очень показательны, потому что это какие-то очень открытые, доступные молодые люди. И в фильме много смешных моментов, когда люди, которые пытаются их судить, не могут понять, не могут поверить: как же так, у них не было своего офиса, они собираются в коворкингах, и ноутбук является их рабочим пространством, пользоваться этим они могут где угодно, в кафе, в любом конце света.
Pirate Bay — всё-таки нетипичная тема для вашего фестиваля. Потому что в основном ваши фильмы — о легендах рока, о панк-знаменитостях, всё из той эпохи. Получается такой ностальгический флёр.
К.С.: На самом деле, ностальгический флёр — это то, чего нам не хотелось бы за собой оставлять и с чем не хотелось бы ассоциироваться. Мы намеренно не показываем ничего легендарного и такого очень известного. Нас больше интересуют какие-то неочевидные истории — даже когда мы связываемся с какими-то большими именами, вроде группы Rolling Stones, как в этом году. Но это фильм, который был снят в 65-м году режиссёром Питером Уайтхедом, важной фигурой свингующих шестидесятых.
А.Б.: Программа любого кинофестиваля всегда выстраивается на нескольких уровнях, и Beat — не исключение. Фильм «Жизнь Кидда» — это, конечно, про тотальную актуальность, про очень молодого человека, который сам себя создал в эпоху веб-два-ноль, когда посредством Youtube люди становятся популярными за ночь, и это абсолютно история из нулевых. Есть фильм «Город звука», снятый Дэйвом Гролом, и это абсолютные 90-е: Nirvana, Metallica, которые все записывались на студии Sound City. Фильмы из ретроспективы Темпла — срез 70-х и 80-х. А «Teenage» — вообще предыстория тинейджерства, про 20-30-е годы 20 века, и про то, какую функцию выполняли подростки, молодёжь до того момента, как слово «тинейджер» было сформулировано как консьюмеристская категория. Повествование в фильме начинается в конце XIX века и заканчивается после Второй Мировой войны.
Вплоть до этого года вы не делили фильмы на различные программы. Сейчас появился основной конкурс, ретроспективы и многое другое. Как вы пришли к этому?
К.С.: У нас всегда была компактная программа, которая состояла не более чем из 12 фильмов. В этом году их 20, и обозначилось желание делать программу больше и дробить ее на смысловые блоки. Есть программа скандинавского кино, и фильмы в ней рассказывают о том, что такое современная скандинавская документалистика. И это захватывающий рассказ, потому что скандинавское кино вообще и документальное кино в частности по состоянию на сейчас — одно из самых быстро развивающихся, начиная от постпродакшна и заканчивая теми сюжетами, которые они выуживают буквально отовсюду. Доказательство тому — прошлогодний фильм «В поисках Шугармена» — это шведский фильм, который получил Оскара за лучшую документальную ленту. Его продюсировали люди, стоящие за фильмом «Человек на проволоке» (лауреат Оскара-2009 — прим.). Другая наша программа — шоукейс американского фестиваля South by Southwest (SXSW, «На юг через юго-запад», переиначенное название фильма Хичкока «На север через северо-запад» — прим.). В этой программе — три фильма, выбранные нами, которые были показаны там в последнее время, каждый по-своему его характеризует. Собственно, к чему я упомянул его: в Северной Америке это такой центральный, смыслообразующий фестиваль для фильмов, так или иначе связанных с музыкой, просто потому что там для них традиционно есть отдельная конкурсная программа.
У вас есть основная программа, как на больших фестивалях, но всё-таки призов вы никаких не даёте?
А.Б.: Да, мы считаем себя, прежде всего, зрительским фестивалем. Хотя нам нравится не в ущерб зрительскому интересу наращивать внутри фестиваля и профессионально-индустриальную составляющую. В этих целях мы, например, делаем шоукейс SXSW, притом, что этот фестиваль здесь практически никому не известен: это абсолютно новая и соответствующая духу времени история, несмотря на то, что этот фестиваль существует уже где-то 25 лет, и при этом это ещё и музыкальная история, т.к. фестиваль начинался именно как музыкальный. Потом к нему добавилась интерактивная конференция, где впоследствии презентовались такие сервисы, как Твиттер, как Foursquare. И уже впоследствии добавилась киносоставляющая, где начали происходить важные кинопремьеры, например, там происходила премьера «Повелителя бури» Кэтрин Бигелоу или фильма «Крошечная мебель» Лены Данхэм. Это мощнейшая индустриальная американская площадка, в которой кино связано с музыкой, связано с технологией, всё варится в одном котле и всё влияет друг на друга. То есть люди, которые приезжают представлять кино, читают лекции в рамках интерактивной конференции. Группы, про которые сняты фильмы, выступают в музыкальной части. Это реально большой культурный… даже не проект, а культурный компот. И это то, чего здесь нет, вообще.
Вот к нам на фестиваль приезжает Саймон Клозе рассказывать про свой фильм про Pirate Bay и про лицензию Creative Commons, по которой сделан на самом деле не только его фильм, сделаны многие фильмы. Сейчас он занимается собственным стартапом по интеграции интернет-технологий в кино, и вот представить себе в России такое невозможно, потому что нет полей и площадок, где бы интернет и документальное кино пересекались в реальной жизни, где люди из двух сфер могли встретиться и найти общий язык. И это очень важная функция, которую фестиваль, кинофестиваль в том числе, может выполнять.
То есть привозя сюда Саймона Клозе или директора SXSW Луиса Блэка, и показывая фильмы из программы фестиваля, решаем, с одной стороны, зрительскую задачу, с другой стороны, индустриальную. Сам Блэк, кстати, тоже будет рассказывать про фестиваль. Всё это происходит в рамках программы, которую мы назвали Talks. Это разговоры с режиссёрами и гостями фестиваля о том материале, о котором в России мало разговаривают. Например, режиссёр снял фильм про субкультурное явление. Куда он может с ним пойти и какая у этого фильма может быть судьба? В кинотеатральный прокат ведь, скорее всего, его не возьмут. То есть люди не начинают снимать кино, потому что не понимают, что с этим кино делать. И вот есть живой человек Андреас Йонсен, режиссёр фильма «Жизнь Кидда», который снял фильм про подростка, сделавшего себе имя в Youtube и выросшего в главного рэпера Дании, и он будет рассказывать про то, как он его снимал и что с ним дальше стало.
В ретроспективе британского корифея Джулиена Темпла российским зрителям покажут фильмы в достаточно экзотичных для нас жанрах — документальный нуар и панк-документалистика. Вы чувствуете себя первооткрывателями этих жанров?
А.Б.: Да, но не в случае с Темплом.
К.С.: Темпл в России более-менее известен: у трех его фильмов есть русские прокатчики, а несколько лет назад один из его фильмов даже был в программе ММКФ. Все те эпитеты, которые вы озвучивали, они производные. Темпл — просто большой британский режиссер с репутацией человека, который снимает по-настоящему масштабные фильмы и заметные, в том числе, в документальной среде.
А какие жанры вы тогда открываете?
А.Б.: Есть, например, такое понятие, как гибридная документалистика, описывающее взаимопроникновение методов документального кино и художественного. Обычно гибридное кино – это когда в фильме нет сценария, но герои были выбраны посредством кастинга. Про гибридное кино сейчас очень много разговоров в Европе. Например, на том же фестивале CPH:DOX, это крупнейший фестиваль документального кино в Скандинавии. Вот они как раз славятся тем, что презирают рамки документалистики и уже два года подряд дают свой приз формально не документальным фильмам вроде «Четырежды» или «Трахальщиков мусора».
К.С.: Это художественные фильмы, сделанные в документальной манере.
А о вас можно сказать, что вы презираете рамки традиционного документального кино?
А.Б.: Я бы не сказала, что мы что-либо презираем… Мне кажется, что любой независимый проект напрямую связан с личной идеологией тех, кем он сделан, если он не придуман сверху и не призван решать уже поставленную задачу. В нашем случае какой-то сверхзадачи, с которой мы начинали, не было. Нас интересовала территория нового, точки взаимодействия кино со смежными искусствами, тем более что всем этим здесь мало кто занимается. Нам интересно показывать какие-то новые вещи. В программе этого года у нас есть образцовый гибридный фильм, называется он «Чупитулас». Мы подозреваем, что он будет самым непопулярным из нашей программы. Это фильм про путешествие трех мальчиков по ночному Новому Орлеану. Они опаздывают на паром через Миссисипи и путешествуют по главной улице Нового Орлеана Чупитулас-Стрит, а камера за ними следует.
Это герои документальные или это актёры?
А.Б.: Сложный вопрос! Зависит от того, кого считать актёрами. Действуют ли они по некому сценарию? Нет, не действуют. Но при этом фильм, который запечатлел всего одну ночь, снимался девять месяцев. Это означает, что эти дети проходили этот путь в течение девяти месяцев много-много раз, повторять реплики, шли тем же маршрутом. Или, например, фильм Teenage. Все более-менее представляют, что такое историческая документалистика. Это фильм, который построен на исторических хрониках, взятых из архивов, желательно, закадровый голос рассказывает историю. Фильм Teenage абсолютно… «нарушает» неправильно е слово, переосмысливает этот канон. Там действительно есть архивные съемки, но при этом они перемешаны с постановочными съёмками с участием актёров, и некоторые из них — это очень узнаваемые актёры, вроде Бена Уишоу. Но нет сомнений в том, что это документальный фильм, просто так выглядит современная документалистика.
В прошлогодней программе был фильм про группу «Ленинград», в этом году русские музыкальные ленты в программу не пустили. Почему?
А.Б.: Их просто нет. История с фильмом про «Ленинград» выглядела таким образом, что режиссер Наташа Мещанинова, студентка Марины Разбежкиной, собиралась, закончив этот фильм, выложить его в интернет. Она не думала, что у него может быть какая-то фестивальная и тем более прокатная судьба. Мы же убедили её в обратном, мы показали фильм на фестивале в Москве и Петербурге, его взял в прокат петербургский кинотеатр «Аврора». Я не столько хочу похвастаться, сколько хочу сказать про то, что русские документалисты зачастую имеют заниженные амбиции. И это одна проблема. Вторая — что действительно мало кому интересен этот жанр, потому что с ним нет прямых путей, его сложно представить в прокате. Есть, конечно, исключения вроде фильма-концерта Шевчука, который прокатывала здесь большая прокатная компания «Кино без границ». Но это концертная история.
Вы бы взяли этот фильм к себе в программу?
К.С.: Скорее да, чем нет, потому что это русское кино и нам хочется его показывать, хотя вообще мы против фильмов-концертов. Мы потратили три года на то, чтобы объяснить, что мы не показываем концертные фильмы, что в наших фильмах больше истории, чем собственно музыки. Конечно, бывают интересные концертные фильмы, например, фильм «Inni» о группе Sigur Ros, снятый канадским видеохудожником Винсентом Моррисетом, который показывали на Венецианском кинофестивале, просто потому что это визуальное искусство очень высокого качества.
А.Б.: Вот фильм «Зелёный театр в Земфире» мы бы точно взяли.
А всё-таки почему у нас не снимают документальное кино о музыке такого уровня?
А.Б.: Попробую ответить на примере фильма «Teenage»: его режиссёр Мэтт Вулф очень любит группу Deerhunter. Когда он начал делать свой фильм, он позвонил Брэдфорду Коксу из группы Deerhunter и попросил его написать саундтрек. То есть речь идет об уровне взаимодействия между режиссёрами и музыкантами, они тесно связаны, между ними есть система взаимодействия, и мне кажется, в России социально это так не устроено. Невозможно себе представить, что вот есть режиссёр-хипстер и музыкант-хипстер, и что режиссер-хипстер снял фильм про музыканта-хипстера. Такого просто нет.
К.С.: Безусловно есть российские режиссеры вроде Сергея Лобана или Бори Хлебникова, которые держатся своих, которые нашли людей, с которыми им комфортно работать в плане музыки, нашли людей, которых им интересно снимать, нашли людей, с чьими текстами им интересно работать. Это может быть очень замкнутая реальность, но, как показывает пример «Шапито-шоу», это может быть и абсолютно общедоступно. Но они всё-таки сильно старше того же Мэтта Вулфа и режиссеров, которым может быть интересен этот жанр документального кино о музыке.
А.Б.: Мне очень симпатичен фильм Лобана «Мамон-Лобан», и это, безусловно, жанровый прецедент, потому что ты видишь двух художников, которые интересны друг другу, между ними возникает диалог. И результатом этого интереса и является фильм. И вот этого интереса — его не хватает. Вот есть там, не знаю, группа Pompeya. Представить себе какого-нибудь молодого режиссёра, которому интересно снять фильм про группу Pompeya, сложно.
К.С.: Может, Гай-Германика (смеется)?
А.Б.: Ну вот, примерно. Примерно это должно работать именно таким образом, а это таким образом не работает. Потому что нет контекста, нет связки, и поэтому эти фильмы не получаются.
Вы хотели бы стать этой связкой?
А.Б.: Да, мы очень хотели бы стать этой связкой. Мы всячески думаем над тем, как ей стать. Мы привозим западных режиссёров, которые на собственном опыте знают, как обращаться в этими связками, даем возможность прийти и послушать их, поговорить с ними. Мы постоянно занимаемся таким тэлэнт-споттингом (поиском талантов — прим.), ходим в школу Марины Разбежкиной рассказывать про фестиваль и смотреть работы ее выпускников, ищем людей, которым это было бы интересно. Именно так, через Марину Разбежкину, мы и нашли в прошлом году фильма Наташи Мещаниновой. То есть, конечно, тут важно общаться со студентами, с теми, кто их обучает. Но прежде всего, мне кажется, нужно показывать на идеологическом уровне, что нужно сделать, чтобы фильм мог состояться.
Беседовал Павел Шейнин
