Около 9 утра порог дома архитектора Михаэля Фельдмана (Лиор Ашкенази) переступают несколько военных, чтобы сообщить хозяину, что его сын Йонатан (Йонатан Ширай) погиб где-то на границе, выполняя воинский долг. Жена Михаэля, Дафна (Сара Адлер), падает без чувств, а ему самому, после дежурных соболезнований, наказывают выпивать по стакану воды каждый час — в порядке борьбы с шоком и стрессом. Михаэль, через силу глотая воду, вроде бы воспринимает всю донесенную до него информацию, но, похоже, действительно пребывает в шоковом состоянии: например, на предложение связаться с другими членами семьи, которые могли бы помочь пережить внезапно свалившееся на него горе, он отвечает отказом. Случившееся кажется кошмарным абсурдом, однако Михаэль, изо всех сил пытающийся осознать гибель сына, даже не подозревает, что в ближайшие часы произойдет нечто еще более абсурдное.
Шаг вперед, шаг в сторону, шаг назад, снова шаг в сторону: танцевать фокстрот — нехитрая премудрость, а вот сконструировать по этой схеме кино куда сложнее, особенно если до этого ты снял агрессивно-минималистский «Ливан» (и выиграл с ним Венецианский кинофестиваль в 2009-м). У «Фокстрота» (Гран-при жюри опять-таки в Венеции) больше степеней свободы: Маоз вылез из танка и переместился в большой, с длинными коридорами, дом своего нового героя, а затем и вовсе выбрался в чистое поле. Правда, при ближайшем рассмотрении мало что изменилось: нам, конечно, позволят более или менее подробно проинспектировать красивую жилплощадь архитектора Фельдмана, но даже в окрестностях блокпоста, где служит его сын Йонатан, не слишком разгуляешься — почти невыносимая герметичность «Ливана» уступила место чему-то вроде перманентного недостатка воздуха. И это дискомфортное ощущение на сей раз не зависит от того, в насколько замкнутом пространстве ты находишься.
Кроме того, вместе с уже знакомыми позывными «Корнелия» и «Носорог», Маоз прихватил с собой из предыдущего фильма все ту же жуткую личную историю, которую он разыгрывает в формате психодрамы теперь уже во второй своей картине. Столь последовательная психотерапия может показаться навязчивой, однако к израильтянину не придерешься: если он и повторяется, то делает это достаточно изобретательно, чтобы не наскучить. В случае с «Фокстротом» даже сама по себе изломанная структура картины мобилизует до предела: Маоз, по сути, снимает два фильма — причем не одновременно, что вполне укладывалось бы в привычные законы монтажа, а будто бы поочередно. К тому же, сохраняя узнаваемость почерка, израильтянин организовал себе какой-никакой, но выбор оружия, и в связи с этим красиво чудит: в суровую негромкую прозу внезапно вторгается оглушительная визуальная рифма; в гнетущую тяжесть происходящего вдруг встраивается анекдот (похоже, тоже автобиографического свойства) — не столько еврейская, сколько тарантиновская по духу история; наконец, черно-белые картинки из блокнота Йонатана вдруг оживают и превращаются в, наверное, лучшую экранизацию комикса последних лет, а также в постмодернистский привет «Вальсу с Баширом» и «Городу грехов» одновременно.
Все это нежданное от Маоза визионерское богатство, однако, вовсе не представляется каким-то сложносочиненным трюком или акцентированной попыткой отстроиться от минимализма «Ливана» (с ним, как уже было сказано, тут как раз много общего). Просто именно такое визуальное решение и такой темпоритм, кажется, наиболее ярко и доходчиво иллюстрируют произошедшее с Михаэлем Фельдманом и его родными, а именно — тот самый момент, когда настоящая, вроде бы, жизнь (осязаемая, с цветом, вкусом и запахом) вдруг превращается в дикую смесь трагикомедии ошибок и беккетовского театра абсурда. И тогда никакой атеизм не защитит тебя от мысли, что кто-то там, наверху, со злорадной усмешкой все же дергает за невидимые ниточки.
