Безымянная деревенская женщина (Василина Маковцева) получает обратно передачу, которую отправила мотающему срок мужу. Попытки выяснить причины возврата у работников почты оказываются безуспешными, и героиня сама отправляется в тюремный городок, чтобы разобраться с ситуацией на месте. Скорбная одиссея превращается в леденящий кровь визит в инфернальное российское зазеркалье — с характерным для него лагерным колоритом и монструозной фауной. Вот, собственно, и весь сказ.
«Кроткая» идет без малого два с половиной часа, однако производит впечатление картины бесконечной, неоглядной и бездонной — и настолько безысходной, что даже сам автор не смог завершить ее достаточно вразумительно. Похоже, Сергей Лозница, лишь размявшись на «Счастье моем», решил снять кино, которое вобрало бы в себя все особенности по-лермонтовски «странной любви» к России, от Гоголя до Сорокина — разумеется, через непременную концентрированную достоевщину. Впрочем, название «Кроткая» лишь по касательной намекает на одноименный рассказ Достоевского (фильм не является его экранизацией), зато тут, помимо общей смрадной атмосферы, есть свой капитан Лебядкин, что уже немало.
С одной стороны, кому еще замахнуться на подобное, как не белорусу с украинским гражданством, живущему в Германии: и с программным советским образованием (а стало быть, и литературной осведомленностью) все в порядке, и гражданско-географическая дистанция — важное обстоятельство, предполагающее достаточно беспристрастный взгляд. С другой же, как раз безудержное цитирование (осознанное или нет — не так уж важно) русской литературы превратило фильм в безжизненную конструкцию, в схему, где, как в видеоигре от третьего лица, героиня продвигается по уровням (кругам ада), чтобы в итоге очутиться в местном «черном вигваме» — ведь «Кроткая», по сути, хоррор, в лучшие моменты оставляющий по уровню жути позади какой-нибудь «Сайлент Хилл».
При всех вышеупомянутых достоинствах, «Кроткая» довольно часто кажется незапланированным фарсом, в который, как в собранный в спешке чемодан, щедро упакована едва ли не вся доселе зафиксированная в каких бы то ни было источниках Россия — как действительная (Лозница в первую очередь документалист), так и вымышленная. Похоже, именно это желание сказать вообще всё и сразу, характерное скорее для претенциозного режиссерского дебюта, чем для третьего игрового фильма режиссера с европейским именем, и довело «Кроткую» до вычурного фантасмагорического финала.
Выдерживая стилистику по-настоящему тревожного, нервного арт-хоррора и тщательно конструируя метафору страны-зоны на протяжении почти двух часов, в последние сновидческие тридцать минут Лозница вдруг превращается то ли в Шахназарова рубежа 80-90-х, то ли вовсе в Кару — да к тому же цитирует знаковую сцену из «Хрусталев, машину!» Германа, насилуя (причем уже как-то по-триеровски) несчастную героиню, которая окончательно превращается в замученную собственными тюремщиками Русь-матушку.
Этот внезапный, нарочитый переход от рассказанного вполголоса (а потому по-настоящему жуткого, пробирающего до костей) скверного анекдота к высокохудожественному крику о поруганной стране практически уничтожает «Кроткую», сводя на нет редкую по точности попадания игру театральной актрисы Маковцевой, операторский шедевр румына Олега Муту и усилия самого Лозницы, вдруг променявшего такой симпатичный кафкианско-сорокинский ад на пошлую тройку с бубенцами — вроде бы вполне гоголевскую, но выглядящую здесь в худшем смысле по-пелевински.
