Михаил Пореченков: «Мы воспитаны на Чехове и везде его даем»

Сразу признаюсь: я рада, что вы в таком хорошем настроении. Я вас после премьеры «Поддубного» побаиваюсь. Да и в «Вурдалаках» у вас персонаж весьма серьезный. Так что, честно, переживала, что вы сейчас придете в образе...

Неееееет. Что вы. Я вообще добрый.

Ну, вот, а я готовилась к интервью, серьезные вопросы сочиняла...

Вот, посмотрите, как меняется журналистика. Когда мы с Костей Хабенским были уже известные, у нас было сыграно сколько спектаклей в театре, но кино для нас только-только начиналось, пришла к нам на интервью молодая журналистка и говорит: «Очень хотелось бы взять интервью у Пореченкова и Хабенского, правда, я не знаю, кто из вас кто». Я сразу ей отвечаю: «Я — Хабенский». А Костя говорит: «А я — Пореченков, давайте разговаривать». А сейчас, смотрю, все поменялось. Вот, вы подготовились.

Да вы вообще юмористы знатные.

А как иначе? В нашей стране без юмора до средних лет не прожить.

При всем разнообразии образов, которые вы сыграли, священник у вас первый.

Да, но я и не стремился как-то священников играть. Так сложилось. Но, в сущности, не важно, кого именно ты играешь, все равно пытаешься слепить человека, у которого есть какая-то морально-этическая база. В данном случае, христианская. И опять же Алексей Толстой взят за основу — это классика. Потом, я не снимался в таких фильмах. Так что тут все сложилось, все легло в корзинку правильно.

В каких «таких»? Вы имеете в виду жанр «Вурдалаков»?

Да, мистическое фэнтези. Хотя там рассказываются разные истории и задаются разные вопросы: о вере, пути к ней, об осознании себя в мире, способности пожертвовать собой и быть человеком, отдающим свою жизнь во благо других...

У вас уже привычный образ в кино — громкий, богатырский. А тут отец Лавр такой тихий, сдержанный.

Меня Сережа (Гинзбург, режиссер картины «Вурдалаки». — Прим.) все время тормозил: «Тихо ты... давай, поспокойнее». Я отвечал: «Но это же невозможно! Как люди смотреть будут?» Но мы хотели сделать все таким сдержанным. Пришлось потрудиться — я же Вжик по натуре.

Но тут все равно ваше «богатырство» пригодилось. Священник-то не классический, а такой воин света.

Воин духа, скорее. Как с нечистью еще бороться, когда кроме серебряных пуль и освященных мечей ничего нет?

То есть ваш ярлык богатыря, который за вами тянется, и в «Вурдалаках» впору пришелся?

Ну, а что делать, если я чуть покрупнее других буду? Где родился, какой родился, такой и пригодился. Конечно, мы с режиссером каждую роль продумываем, пытаемся сочинить свою изюмину для каждого образа. Но мы же воспитаны на Чехове и везде его даем. Я смотрю, как все восхищаются иностранными сериалами, и, конечно, ценю масштаб работы, вложенных сил и особенно денег. У нас все делается за 3 копейки на коленке, а там есть индустрия. Но вот сказать, чтобы меня там что-то прям за душу брало, — нет. Халтурят ребятки в моменте сложных внутренних движений, не догоняют. Или нам непривычно, или я это так воспринимаю: все немного фанерненько. А мы все же привыкли к сложным внутренним взаимоотношениям героев.

И вот вы сами меня уводите от «Вурдалаков» к «Мосту». Он же скоро выходит, и это ремейк зарубежного сериала. Так что, дали и там Чехова?

Ой, ну, это рубилово, конечно, получается, психологическое. Но дали Чехова, конечно. Драма мощная получается. Ну, по ощущениям от нашей работы. Кино — дело коллективное. Где-то один просел — все пошли кувыркаться. Но когда срастается... Ингеборга Дапкунайте — блестящая, замечательная, фанатично относящаяся к работе и профессии. И я — полный Вася... Теперь даже созваниваемся по-приятельски: «Ингеборга, как, что?». А в фильме у наших героев разный подход, разное ощущение жизни, разные истории. Мне очень нравится этот проект. Спасибо Тимуру Вайнштейну, что он меня пригласил. Он ведь эту роль под меня держал. Так случалось у меня два раза в жизни. Первый — с Федором Сергеевичем Бондарчуком, который сказал: «Ты будешь играть Дыгало» (Персонаж Пореченкова в «9 роте». — Прим.). Я согласился. Прошло три года, весь состав поменялся, кроме меня.

Вернемся уже к «Вурдалакам». Рассказ-то Алексея Толстого прочитали?

Прочитали и даже обратились к другим авторам. Ведь у нас мастер писать о таких вещах Гоголь все-таки. У Толстого получилось более повествовательно, у него взгляд наблюдателя, а мы же внутри. К тому же, наша история все же сочиненная, придуманная творческой группой картины.

Сильная сторона этого фильма — визуальная. И локация съемок сыграла в этом не последнюю роль.

Да, Крым — это уникальное место. Можно ехать смотреть — и не объехать. И степи, и горы, и море, и поля... Мы были в крепости Чифут-Кале. Место само по себе колоссальное. А ночь — это вообще совершенно иные впечатления. У нас процесс занял 21 смену, а ночные съемки — страшнее страшного. Но работа была построена очень профессионально: прекрасные ребята возили нас по этим колдобинам и горным серпантинам, стены помогали, люди помогали. Ребята там даже деревню достроили.

Можно я теперь задам вопрос своей мечты? А то мне раньше так с интервью не фортило, чтобы я разговаривала с актерами, которые священника только-только сыграли. В рясе удобно бегать было?

Нет, совсем неудобно, но за такое время привыкнуть можно было. Самый сложный костюм, который я помню, — это кольчуга в фильме «1612». Шлем и кольчуга — это тяжело. А с рясой привыкаешь как-то. Я ее все время поясом подвязывал — так и справлялся.

Но при этом когда вы шпыняете упырей, она же в пол была!

Там, да, боялись, что зароюсь носом. Но зато понял, как батюшкам тяжело.

Есть ли еще какие-то роли, не то, что мечты, но такие, которые еще хотелось бы попробовать сыграть.

Для меня все всегда зависит от материала, с которым работаешь. Вот я снимался в истории Поддубного, так как я люблю бокс, занимаюсь им. И сейчас история боксера Николая Королева меня интересует. Не только как спортсмена, а человека, личности. Он и войну прошел, и был в сложных отношениях с властьпридержащими. Спортивная драма, завязанная на силе духа и воле человеческой — вот мне это интересно. Живем по Мопассану: чем ближе и острее ситуации, тем они интереснее. Поэтому если будет герой, поставленный в сложные житейские ситуации, на грани, — это будет замечательно. Но не только это. Я могу в любом жанре сыграть. В комедии, например, подурачиться чтобы. Но больше всего хочется работать в трагифарсе, и в театре, и в кино. Только на экране долго с этим жанром не протянешь, а в театре это самое мясо. Но это надо собирать компанию: Костю Хабенского, Мишку Трухина, Андрюшку Зиброва, Юрия Николаевича Бутусова. Ну и вашего покорного слугу. Вот взять всех вместе — и дать джазу. Может быть, когда-нибудь соберемся.

А в режиссуру вернуться еще разок?

Да был уже там, так запинали! Пока не хочется возвращаться. Пока нет предмета высказывания. Есть у меня два сценария, которые нужно дописать. Их бы я с удовольствием сам снял. Но пока нет такой возможности. Да и потом надо, чтобы время прошло, чтобы фырканье псевдокритиков и злобная часть журналистики немного поуспокоилась. Хотелось бы от критиков, журналистов, от людей, которые с нашей профессией соприкасаются, все-таки помощи и правильного, профессионального разбора того материала, который мы даем. Тогда мы будем говорить, что они не паразиты, а люди, которые нам помогают. Критические замечания? Пожалуйста. Но огульное хуление — это неправильно.