10 лучших сновидений мирового кино

Если бы не этический кодекс Хейса, действовавший в Голливуде вплоть до 1960-х годов, этот фильм никогда бы не попал в «сновиденческий» топ. Взяв за основу роман Дж. Х. Уоллеса под названием «Врасплох», в котором примерный семьянин средних лет знакомится с фам фаталь, совершает убийство и кончает с собой, наглотавшись лекарств, Фриц Ланг понимал: столь мрачной истории в Голливуде не место. Только по этой причине ее финал был полностью переписан. Герой умирает — и неожиданно возвращается к жизни. Потому что все, что мы видели ранее, было лишь сном. Этот компромиссный хэппи-энд, который позволил герою избежать наказания за осуществление своих самых потаенных, мрачных желаний, кажется более глубокомысленным, чем банальное самоубийство. Даже после самых жутких и реалистичных видений, говорит нам Фриц Ланг, наступает неминуемый момент пробуждения. Хотя порой и реальность — болезненный, страшный кошмар. 

В 1944-м — через пятнадцать лет после того, как Дали крупным планом разрезал девушке глаз и забросил на рояль туши мертвых ослов («Андалузский пес»), — к великому художнику обратился великий Хичкок. Будучи давним поклонником творчества Сальвадора Дали, режиссер справедливо решил, что никто другой не справится с визуальным оформлением сна Баллантайна — центральной сцены фильма «Завороженный», который стал одной из первых голливудских работ на тему психоанализа. «Я не верю в сны — это фрейдистская чушь», — бормочет страдающий амнезией и комплексом вины герой Грегори Пека. Но позже в деталях описывает свои ночные видения: игорный дом, покатая крыша, человек без лица и гигантские ножницы, которые рассекают на две половинки штору с нарисованным глазом.   

Свои самые яркие сны Луис Бунюэль старательно переносил на экран: разрезанный бритвой глаз, о котором уже заходила речь, проник в «Андалузского пса» прямиком из бунюэлевских сновидений. В «Скромное обаяние буржуазии» — насмешливую картину о представителях среднего класса, целиком состоящую из бредовых грез и видений, — попали по крайней мере три кошмара, которые мучили по ночам самого режиссера. В одном из них он стоит на сцене, смотрит в полный зрительный зал и не может вспомнить ни строчки. В другом — следует по улице за своим мертвым кузеном и приходит в облепленный паутиной дом. В третьем — просыпается ото сна и видит у своей постели мертвых родителей. Потому что сон еще не закончился. Потому что все, что он видел до этого, было «сном внутри сна».

«А в вашем фильме есть частичка и нашей страны», — вновь и вновь слышал Гиллиам, когда отправился со своим пятым полнометражным проектом в мировое турне. При этих словах режиссер картины «Бразилия» должен был потирать руки от удовольствия. Взяв за основу знаменитую антиутопию британца Джорджа Оруэлла «1984», Терри Гиллиам сознательно вплел в свой фильм элементы из самых разных культур. Он спародировал американские «Звездные войны» и советский «Броненосец «Потемкин», ввел в одну из сцен японского самурая, поклонившись творчеству любимого Куросавы, а мелодию бразильской песни 1930-х «Aquarela do Brazil» превратил в лейтмотив всей картины. Еще больше заимствований пришлось на мир грез, где находит спасение главный герой. Образ, в котором мелкий клерк Сэм Лаури появляется в собственных снах, — нечто среднее между древнегреческим Икаром и скандинавским Зигфридом. Невероятной красоты облака, в которых он свободно парит, — неиспользованные кадры, снятые немецким режиссером Вольфгангом Петерсеном для его «Бесконечной истории», но так и не вошедшие в фильм. 

В тот самый год, когда Акира Куросава стал первым азиатским режиссером, получившим почетный «Оскар» за вклад в мировое кино, на экраны вышел его самый личный, в высшей степени поэтичный и во многом автобиографичный фильм под названием «Сны». Его название говорит само за себя: восемь странных новелл, из которых составлена эта картина, самому Куросаве явились во сне. Задумав фильм как прощание с миром кино, 80-летний режиссер привлек к его созданию выдающихся западных кинематографистов. Съемки проходили при содействии студии Джорджа Лукаса, роль Ван Гога (из новеллы, названной «Вороны») сыграл Мартин Скорсезе, прокатом занимался сам Стивен Спилберг. Прощания, впрочем, в тот год не случилось: уже после «Снов» Куросава успел снять две картины — «Августовскую рапсодию» (в память об атомной бомбардировке Нагасаки) и драму об отставном преподавателе военной академии «Мададайо». 

Последняя совместная работа культового французского кинодуэта Жан-Пьер Жене — Марк Каро, которая открывала Каннский фестиваль 1995 года, — история гениального ученого, бессердечного злодея, непроходимого неудачника (замечу, что речь идет об одном и том же герое, которого играет в картине Даниэль Эмильфорк). Он планировал взять в жены самую красивую принцессу на свете и создать ее собственными руками — получил невзрачную карлицу, не дотягивающую ростом до метра даже в прыжке. Хотел слепить себе верных и работящих сыновей — получил слабоумных клонов, пораженных сонной болезнью. Мечтал обрести способность спать и видеть сны, воруя у детей ночные виденья с помощью хитроумных приспособлений, — обрел одну головную боль. Дети боятся сморщенного полоумного старика. Дети делятся с ним исключительно ночными кошмарами — например, о рождественском нашествии Санта-Клаусов, которое бросает в дрожь даже видавших виды взрослых людей.   

В рамках скучной реальности герой картины Мишеля Гондри трудится над созданием эротических календарей: его единственная обязанность — писать название месяца на каждой странице. Зато в фантастических снах, которые Гондри создает в своем фирменном стиле «никаких компьютерных спецэффектов», этот мечтательный инфантильный дизайнер работает на собственном телеканале под названием Stephan-TV — на студии с картонными телекамерами и стенами, обитыми упаковками от яиц. В этом мире фантазий можно без крыльев парить над картонным городом, жарить фото ненавистного начальника на сковородке и заниматься на ксероксе сексом с коллегой. Подобно Куросаве и Бунюэлю, в свой сновиденческий фильм Гондри вложил частицу себя: место съемок — парижский дом, в котором когда-то он жил, часть видений — его собственные ночные кошмары из глубокого детства.

Лучшая, по мнению американских критиков, экспериментальная картина 2002 года, к созданию которой режиссер Ричард Линклейтер привлек три десятка аниматоров. Изобретательная философская притча, в которой звучат нетривиальные мысли о жизни, смерти, эволюции и реинкарнации («Самоубийство погубило многих. Алкоголь и дьявол уничтожили остальных», «Худшая ошибка, которую ты можешь совершить, — думать, что ты живешь, пока ты просто спишь в зале ожидания жизни». И все в таком духе). Фильм-сновидение, фильм-фантазия, герой которого так ни разу и не пробуждается ото сна. Согласно одной из популярных трактовок, он не может проснуться лишь потому, что его земная жизнь завершилась. Он мертв, но еще не успел осознать этот факт. А впрочем, что значит смерть? После просмотра этой картины все наше существование может показаться в высшей степени иллюзорным: «Говорят, сны реальны, пока они снятся. Разве то же самое нельзя сказать и о жизни?»

Чтобы загадка, которая повисла над «Малхолландом Драйвом», казалась еще более интригующей и непостижимой, главный голливудский мистификатор, он же автор картины, упрямо отказывался интерпретировать собственный фильм и отсылал всех страждущих к официальному списку подсказок, состоящему из десяти странных пунктов. В жаркой битве столь же странных трактовок, за которой не без удовольствия наблюдал Дэвид Линч, уверенно победила та, где Бэтти объявляется счастливой проекцией жизни Дайаны, а первые три четверти фильма — ее фантазией, вымыслом, сладким сном. Сторонники более радикальной интерпретации полагают, что чуждый логике «Малхолланд Драйв» является сном целиком, без остатка — с первого до последнего кадра. Но есть и еще одна популярная трактовка, высказанная знаменитым кинокритиком Роджертом Эбертом: «Не существует никаких толкований. Возможно, в этом фильме и загадки-то нет».

История научно-фантастического триллера об осознанных сновидениях и промышленном шпионаже началась, по иронии судьбы, на съемках «Бессонницы» (2002) — детективного фильма, в котором герой Аль Пачино может только мечтать о спокойном здоровом сне. Окончив работу над этой картиной, Кристофер Нолан помчался на студию Warner Bros., чтобы поделиться идеей «Начала» (в ту пору, впрочем, у его будущего фильма не было ни названия, ни сценария). На детальную разработку концепции, сюжета и терминологии («лимб», «вынос», «архитектор», «проекция», «тотем» и т.д. и т.п.) у режиссера ушло практически восемь лет. Однако Нолану грех сокрушаться о потраченном времени: еще ни один другой фильм о мире сновидений и грез не зарабатывал в прокате $800 млн.